Страница 40 из 101
«Это так называемая адреналиновая зависимость. У некоторых людей выброс адреналина в кровь, в сочетании с некоторыми другими ферментами и гормонами вызывает состояние эйфории. Схожей с реакцией во время секса. У таких людей часто во время стрессовой ситуации или сразу после нее возникает желание близости. Особенно, если стрессовая ситуация накладывается на уже существующую симпатию или влечение, пусть даже незначительное».
Давай, Литвинский, соберись. Ты же видел такое не раз, ты понимаешь, что происходит. Ты же профессионал.
— Жрать хочу, умираю. А ты?
Она моргнула от неожиданности. Но выражение глаз меняется быстро. Секунда — и в них нет больше морозной пелены, они снова ясные и почти, насколько это возможно в данной ситуации, безмятежные.
— Тебе хорошо. Твое желание… проще удовлетворить… чем мое.
— А ты чего хочешь? — спрашивает он осторожно и небрежно одновременно.
— Как тебе сказать… — она усмехается. — Очень хочется… пи-пи.
— О, да! — Литвин с облегчением улыбнулся в ответ, хотя легкое непоследовательное сожаление все же кольнуло. — Придется выходить наружу. Расскажешь, как там.
— А ты сам не хочешь?
— Я привык дамам уступать, — галантно наклоняет голову Артем.
Арлетт фыркает в ответ. Но из спальника вылезает.
Спустя пару минут…
— Отвернись!
— Чего?
— Отвернись быстро!
— Зачем?
— Сейчас сяду голой… butin[1] на горелку!
— Обморозилась? — встревожился он.
— За две минуты вряд ли успела. Но там тааак холодно… — чуть ли не подвывает жалобно.
— Дай, я посмотрю.
— Не надо!
— Тогда я отворачиваться не буду.
Она ворчит, залезает в спальник, трясется там от холода.
Спустя пару минут Артем протягивает ей кружку.
— Ваш чай, мадмуазель.
— А круассаны? — морщит она нос.
— А круассаны я потерял по дороге.
— Спирт налил?
— Обижаешь! Разве я могу предложить даме с замороженной… попой чай без спирта!
Примерно так они и провели почти два дня. Литвин старательно демонстрировал легкий и непринужденный тон общения. Арлетт его активно поддерживала. Собственно, это было нетрудно. Им нашлось, о чем поговорить. Артем с удовольствием и интересом выслушал полную весьма нетривиальных событий и приключений историю жизни великого и ужасного Бертрана Деларю, ныне покойного. И про работу и исследования Арлетт тоже послушал, хотя понял не больше половины.
И сам, к собственному немалому удивлению, многое рассказал ей. И про разбившийся на Медвежьем Клыке вертолет. И про погибшего в лавине друга. И о других важных событиях своей жизни — грустных и не очень.
Как психолог он понимал, почему это происходит. Во-первых, делать им все равно по большому счету нечего, только разговаривать. А во-вторых… их полное уединение… и пережитые вместе испытания… создают ощущение некой особой близости. Некоторый особый мир… который будет существовать, пока длится буран. И исчезнет, как только они смогут выйти отсюда. Но пока они здесь — они могут сказать многое… сокровенное… как на исповеди. И… лучше говорить, чем что-то другое.
Общение их было любопытно еще и с лингвистической точки зрения. Аленка хотела попрактиковаться в русском? У нее появилась для этого прекрасная возможность. А сам Литвин не удержался и попросил ее рассказать что-нибудь на французском. Мотивируя это исключительно целями языкопознания, дабы не сознаваться в том, что ему до одури нравится, как звучит ее голос, особенно, когда она говорит на родном языке.
— Что тебе рассказать? — смеется Арлетт. — Уже спать пора.
— Вот и расскажи сказку. На сон грядущий.
— Ладно! А ты попробуй угадать, что это за сказка.
— Эй! А вдруг я эту сказку не знаю?!
— Это очень известная… история.
Он не предпринимал ни малейших попыток опознать сказку — просто наслаждался переливами интонаций, мягким грассирующим «р», связками слов. Ему определенно нравится, как звучит французский язык.
— Узнал?
— Нуууу… Это сказка про «ле люп гри».
Она звонко смеется.
— Что? Это слово очень часто повторялось по ходу рассказа. Не про «ле-люп» сказка?