Не бесите Павлика

— Отпусти, — прошептала девушка.

— Не могу, — тоже шепотом, потому что голос сорвался.

— Отпусти меня, пожалуйста! — девушка уперлась руками мне в грудь. Я только сильнее к себе прижал, не желая отпускать. Она пискнула как-то испуганно, тихо, по-детски, и в голубых глазах сверкнули слезы.

Делать нечего, пришлось разжать руки. Юля оттолкнула меня и убежала в дом, а потом и вовсе закрылась в своей комнате.

Вот и поговорили.

И снова я здесь. В этом доме. В этой комнате.

Здесь все по-прежнему. Свалка барахла в углу, покосившийся шифоньер, вонючий плед на диване с отломанными ножками. Все то же самое, что и раньше. Или нет? Я не знаю.

Паша меня не трогал до самого вечера. И лишь когда на часах высветилось восемнадцать ноль-ноль, он тихо постучал в дверь.

— Чего тебе? — откликнулась неласково.

— Открой.

— Не открою!

— Пойдем ужинать. Я картошку потушил. Чай заварил.

Есть хотелось, а пить еще больше.

— Тот самый, который ссаным веником пахнет? — встрепенулась внезапно, вспомнив дивный аромат того пойла.

Кому-то огурцы соленые подавай, кому-то сладости, а мне вот до дрожи в коленках захотелось вонючего чая.

— Да.

— Спасибо, не хочу, — фыркнула громко, хотя на самом деле слюнями давилась.

— Все, Юля, хватит, — он бесцеремонно распахнул дверь и шагнул в комнату, — хватит.

Стоило только его увидеть, как сердце снова подпрыгнуло, едва не выскочив через рот, а потом забилось быстро-быстро, почти больно.

— Я никуда не пойду!

— Пойдешь, — Павел схватил меня за руку и запросто вытащил на кухню, даже не заметив моего жалкого сопротивления. Бугай здоровенный! Чтоб тебя!

Отпустил меня только возле стола, на котором было накрыто на двоих.

— Садись и ешь, — строго указал пальцем на лавку.

— Тоже мне командир нашелся! — фыркнула я, но за стол сел, и тарелку к себе подвинула.

Картошка пахла божественно. А, на вкус! Мммммм. В жизни ничего вкуснее не ела. Активно орудуя ложкой, я ревностно косилась в сторону чугунка, стоящего на краю стола. Там еще осталось? Все съем! Даже если лопну, все равно съем!

Павел сидел напротив меня и с самым несчастным видом равнодушно копался в тарелке, время от времени посматривая в мою сторону. Я тщательно игнорировала его грустные взгляды, но постепенно это начало раздражать. Даже стремление умять всю картошку сошло на нет.

— Ну хочешь я ради тебя бороду снова отпущу, — обречённо предложил он, когда я торопливо закончила с ужином и вскочила из-за стола, намереваясь снова спрятаться в своей комнате.

В голове что-то щелкнуло.

— А знаешь что? Хочу! — во мне вскипела вредность. Обернулась к нему, руки на груди сложила и снисходительно скривила губы, — такую же как была в лесу! Лохматую! Лопатой!

Он пригорюнился еще больше.

— Нет. Такую не смогу. На работе не поймут.

— Тогда нам не о чем говорить, — хмыкнула пренебрежительно и попыталась уйти, но он не отпустил, встал поперек дороги.

— Я могу оставить современную трехдневную щетину, — Павел предложил альтернативу лопате.

— Меня это не интересует.

Снова попыталась его обойти, и он снова не отпустил, крепко схватив за руку.

— Не трогай меня, — прошипела я, отталкивая его в сторону, — нет бороды — нет разговоров.

— Юля, прекрати пожалуйста. Ты ведешь себя глупо!

— Нормально я себя веду.

— Ничего подобного. Я тебя вообще не узнаю. У тебя поведение, как у пятнадцатилетней истеричной девицы! Ты же такой не была!

— У меня поведение гормонально-нестабильной беременной барышни, которая вынуждена тратить свое драгоценное время на разговоры ни о чем!

Он не понял.

Я призналась в том, что беременная, а он ни хрена не понял. Только нахмурился, пытаясь найти разумное зерно в моих словах. Видать, не нашел, потому что продолжил строго:

— Нет. Именно пятнадцатилетнего подростка!

Вот тугой. Павел был уверен, что я шучу, просто так для красного словца про беременность говорю.

— Нет. Беременной барышни, — упрямо рявкнула я и, оттолкнув в сторону дровосека, бросилась к себе. Схватила сумочку, рывком раскрыла ее, едва не сорвав молнию, и принялась копаться в боковом кармашке. Павел стоял на пороге и хмуро наблюдал за моими действиями. Наконец, пальцы нащупали узенькую бумажную полоску, на которой ярко выделялись две поперечные черточки. Победно ухмыляясь, я сунула бумажку в руки леснику.

— Наслаждайся!

Павел минуты две смотрел на нее, нелепо вскинув брови, а потом сдавленно выдал:

— Ты беременна?

Слава Богу! Дошло! Гений из глубинки.

— Да, Паша! Да! Беременна! — я всплеснула руками, — и, если ты спросишь от кого, обещаю — тресну тебе по голове.

— Даже мысли не было спрашивать такое, — глухо отозвался он, — почему раньше не сказала?

— Я сама недавно узнала. Собралась уже ехать в гости к леснику и осчастливить его новостью, а внезапно выяснилось, что никакого лесника и нет! И никогда не было. Был только какой-то странный тип, играющий со мной в кошки-мышки, — я снова начала заводиться.

— Не было никаких игр. Я же говорил.

— Ах да. Тебя все бесили, и ты спрятался ото всех в лесу. Отшельник, хренов.

— Сейчас меня бесишь ты. Мы же взрослые люди…

— Так, может, мне уйти? Ты только скажи. Я запросто, — грозно шагнула в сторону выхода.

— Все поздно, — схватил за руку так крепко, что я даже охнула, — Никуда не уйдешь.

Попыталась высвободиться — бесполезно. С ним бороться все равно что со стеной каменной бодаться.

— Ух ты, как решительно. Большой начальник проснулся? Надоело добродушного дядьку с топором изображать? —  меня заносило, но я не могла остановиться.

— Да. Теперь будет добродушный дядька без топора, — внезапно улыбнулся недодровосек и бесцеремонно руку мне живот положил. Меня аж прострелило до самых пяток, а тело налилось приятной истомой. — А не уйдешь ты потому, что я тебя не отпущу. Больше никогда.

— Ха! — презрительно усмехнулась, скидывая с себя его лапищи. — В прошлый раз легко отпустил. Просто играючи.

— Прости, Юль. Каюсь. Дураком был, — просто сознался он, — Опешил оттого, как все быстро происходило. Не смог вовремя осознать, какое место ты занимаешь в моей жизни.

— А теперь вдруг осознал?

— Осознал.

— Ну и какое? Бесплатного развлечения во время каникул в лесу? Доступной девицы, которой можно мозги полоскать?

— Нет. Скромнее. Просто любимой женщины.

— Все бы такие любимые были, — ядовито ответила я и, смерив его сердитым взглядом, ушла к себе, громко захлопнув за собой дверь.

Каков нахал! Просто нахалище!

— Я тебя не отпущу, — передразнила сердитым шепотом, обращаясь к нему через стену, — то же мне! Властный мачо. Не отпустит он меня. Ха! Уйду и спрашивать не стану.

Опешил он. Растерялся!

Да мне плевать!

Я!.. Да я!.. Да он!.. И вообще!... Вот!

Внезапно приступ беременной ярости погас, словно его и не было, и тут же вернулась способность трезво мыслить. Я обессиленно опустилась на край дивана, подперла щеку рукой и грустно уставилась на стену.

М-дя.

Дурочка я все-таки. Говняюсь тут, выпендриваюсь, а ведь это он. Мой Пашка. Пусть без зарослей на физиономии, но он. Хороший, надежный. Тот самый, от кого сердце замирало и кровь в венах закипала. Мой.

Эти перепады настроения меня точно с ума сведут.

Я на цыпочках подошла к двери. Прислушалась, а потом тихо выскользнула из комнаты.

Павел сидел на крыльце и, сцепив ладони в замок, смотрел наверх, на седые облака, лениво ползущие по розовому небу. Широкая спина, обтянутая белой футболкой, крепкие руки, непослушный вихор на затылке. Под ложечкой засосало от нежности, от жгучего желания быть с ним.

Конечно, я его простила. Да по большому счету и не за что было прощать. Он никогда не делал мне больно, не предавал, не был грубым. А этот маскарад с лесником… Что же будем считать, что он просто хотел произвести на меня впечатление. Правда, обычно для этого все наоборот делают: представляются принцами, да большими боссами, на деле ровным счетом ничего из себя не представляя. А у него все наоборот. Все шиворот—навыворот. Затейник.