Вторжение

Ощетинился телекамерами и прожекторами и караулит.

– Спускаем ключ, – голос диспетчера вывел Йоргенсена из задумчивости.

– Готовы, – за всех ответил закрепившийся точно над комингс-площадкой Ингмар Карлссон.

Андрей Валерьевич Воробьев загнал свои Жигули цвета мурена в угол двора, где ставил машины уже добрый десяток лет, нацепил на руль яркую желтую штангу противоугонного механизма, воровато оглянулся, вытащил из-под панели приборов электронную секретку, сунул ее в карман и со спокойной душой выбрался из автомобиля: теперь ВАЗ-21099 можно было угонять лишь с помощью крана. Электрика была мертва, никакие соединения проводов не оживили бы стартер и бензонасос.

Воробьев забрал с заднего сиденья дипломат, поправил очки, поставил машину на сигнализацию и потопал через двор к арке.

На фоне окна лестничного пролета он заметил привалившиеся к стене две фигуры. Сквозь мутное, годами не мытое стекло ни возраст, ни половую принадлежность определить было невозможно, но Андрей и так знал, кто они такие.

Наркоманы, забравшиеся в подъезд, чтобы уколоться без помех.

Воробьев вздохнул.

Любители ханки были проклятьем всех жителей города. В каждой подворотне и на каждой лестнице валялись использованные шприцы, закопченные алюминиевые ложки, в которых бодяжили зелье, и клочки ваты со следами венозной крови.

Но питерских стражей порядка это не волновало.

У них всегда находились более насущные дела, чем отлов наркоманов, – сбор дани с торговок у станций метрополитена, выслеживание хорошо одетых и нетрезвых граждан, чьим имуществом можно было бы поживиться, выполнение спускаемых сверху планов по раскрытиям и так далее.

Наркуши чувствовали себя вольготно.

До них не было дела никому. Ни ОБНОНу [Отдел по Борьбе с Незаконным Оборотом Наркотиков], ни участковым, ни городской администрации. Главное – не таскать с собой больше одной дозы, чтобы нельзя было привлечь за торговлю. Употреблять самому не возбраняется.

Лепота.

Уколись – и живи!

Как юрист с многолетним стажем, Андрей прекрасно знал, во что обошлось наркоманскому лобби принятие Госдумой удобного наркоторговцам варианта Уголовного Кодекса. Миллионов в сто – сто пятьдесят зеленых. Но это капля в море по сравнению с прибылью. Деньги были отбиты за пару месяцев.

И понеслось.

Всего за год после изменения законодательства число подсевших на иглу увеличилось в три раза. И продолжало расти. Судя по прогрессии процесса, к середине двадцать первого века в России каждый второй должен был стать потребителем.

Андрей отогнал грустные мысли и сосредоточился на своих делах, коих у него было в достатке. На носу сдача очередной книги о приключениях неутомимого частного детектива Акакия Нертова, а тут еще одна девушка внезапно воспылала к нему сильными чуйствами с оттенком материальной заинтересованности и заявила, что беременна, явно намекая на необходимость совместного проживания и дележки доходов от литературного творчества.

Как жених Воробьев был перспективен. Своя огромная квартира в центре, новая машина, неплохие гонорары за статьи и книги, престижная работа в городской администрации. Правда, у него имелся довесок в виде двух детей, но соискательницу звучного имени мадам Воробьева сие не смущало.

На аборт девушка не шла, хотя и взяла от Андрея необходимую сумму в двести долларов.

Причем дважды.

Первый раз она заявила, что у нее украли кошелек. А когда Воробьев попытался выяснить, где именно, залилась слезами, орошая ими свежеприобретенную в дорогом бутике розовую блузку.

История не нова. И методы воздействия разнообразием не отличаются – либо Ах, милый, я, кажется, залетела!, либо крики о лишении тщательно сохраняемой на протяжении многих лет девственности и намеки на обращение в милицию с заявлением об изнасиловании.

Каждый неженатый петербуржец, имеющий отдельную жилплощадь, обязательно рано или поздно попадает в аналогичную ситуацию.

Если он, конечно, не педик, у которых свои заморочки.

Андрей педиком не был…

Воробьев набрал код цифрового замка и вступил в огромный холл. На лестничную площадку первого этажа выходили всего две двери – квартиры Андрея и офиса по продаже компьютерной техники. Слева висели почтовые ящики, справа – старый пожарный щит. Когда-то он был красным, а теперь – бурым, покрытым чешуйками рассохшейся масляной краски. Шит не трогали лет двадцать, однако по непонятной причине на нем сохранился полный комплект инструментов: два конусообразных ведра, лом, багор и топор-колун феноменальных размеров, словно сошедший с картины про древних богатырей. С топором впору было управляться какому-нибудь Илье Муромцу, а не худосочному петербуржцу, чье здоровье подорвано климатом, радиацией, проистекающей из десятков ядерных реакторов, врытых в землю по подвалам многочисленных НИИ, и скудным питанием.

Наркоманы отлепились от стены и вышли на середину холла.

Андрей насторожился.

Поведение торчков было странным. Обычно апологеты опийных препаратов и вкусных, но редких грибочков стараются не мозолить глаза жильцам и на свет из-под лестницы не выбираются.

– Ну, чо, пернатый, – гнусным голосом протянул прыщавый юнец, поглядывая на сопящего напарника, – кранты тебе!

Пернатый переложил кейс в левую руку.

– Ща ты за все ответишь! – продолжила жертва нарушения обмена веществ. – И особливо за то, чо Руслана обидел! Думал, за него некому вступиться? Ошибаешься! Получишь за все! И за суд, и за то, что над монетаризмом издевался! Понял?!

– Если вы такие демократы, – ухмыльнулся Воробьев, – то сходите на Невский и помитингуйте там. А мне недосуг.

– Чо-о-о?!!! – заорал прыщавый. – Да я тебе!

Оба мстителя-демократа одновременно прыгнули вперед.

Они не учли того обстоятельства, что бывший военный прокурор в свое время довольно серьезно увлекался каратэ и отдал этому благородному виду спорта три с лишним года.

Хряп!

Носок ботинка Андрея Воробьева впечатался аккурат между ног худосочного сопляка. Кейс со свистом рассек воздух и углом заехал в нос второго придурка.