Вторжение

Мобильный отряд был экипирован по высшему разряду. Более чем достаточно, чтобы завтра уничтожить российскую колонну.

Для Гареева столь масштабный диверсионный акт против федеральных сил был первым в его жизни. За год второй чеченской войны он лишь несколько раз принял участие в скоротечных стычках с малочисленными патрулями. Да и стычками-то их назвать сложно – так, постреляли друг в друга с расстояния в полкилометра, пожгли по паре автоматных магазинов и все.

Теперь же ситуация иная.

Сайдулле доверено осуществить расстрел колонны санкт-петербургского ОМОНа. Как сообщил источник в штабе Объединенной группировки, два КамАЗа и сопровождающий их БТР-90 должны двадцатого августа совершить объезд означенного квадрата. А в середине маршрута их будет ждать сюрприз: группа Бахтияра Шарипова минирует дорогу, а отряд Гареева расстреливает оставшихся в живых. При удачном раскладе можно будет даже взять пяток пленных.

[БТР-90 (ГАЗ-5993) – четырехосный бронетранспортер, оснащенный 30-мм автоматической пушкой 2А42, 7, 62-мм пулеметом ПКТ, 30-мм гранатометом АГ-17 и противотанковым ракетным комплексом Конкурс. Боевая масса машины – 20 900 кг, экипаж – 3 чел., мощность двигателя – 510 л/с (турбодизель 2В-06-2С), максимальная скорость – 100 км/ч, запас хода – 800 км .]

Молодой чеченец довольно зажмурился. Если получится и в его руки попадут пленные омоновцы, то он сделает царский подарок старшему брату. Тот как раз жаловался на нехватку рабочей силы в ауле. А российские менты – парни крепкие, смогут год отработать на строительстве коттеджей. Потом их, конечно, придется пустить в расход. Но такова жизнь раба. Мало кто выдерживает больше. Подыхают от побоев, пытаются броситься на охрану или сбежать, заболевают…

Сайдулла покосился на невозмутимого араба, сидящего позади кресла водителя и перебирающего четки.

Инструктора ему навязали. Гареев хотел самостоятельно провести операцию, но в последний момент из лагеря Однорукого прибыл этот араб и заявил, что приступает к исполнению обязанностей координатора действий обеих групп.

Словечко координатор Сайдуллу не обмануло.

Ясно, что никакой он не координатор, а самый настоящий командир, способный в любой момент отстранить Гареева и принять на себя руководство отрядом. Обидно…

Получается, что Сайдулле не доверяют. Но спорить со старшим братом не принято. Резван приказал, Сайдулла согласился. Араб так араб. В конце концов, в бою всякое может случиться. Шальная пуля, осколок. А иногда люди и со скалы срываются. Горы все-таки, не равнина. И араб ни от чего не застрахован. Будь он хоть трижды воином Аллаха.

Однако чтобы пойти на устранение инструктора, нужны веские основания. И пока араб никакого повода не давал. В процесс подготовки не вмешивался, с советами не лез, беспрекословно забрался в кузов головной машины. Может, и потом все будет нормально.

Сидящий за рулем Хож-Ахмед Алиханов одной друкой вытряхнул из пачки сигарету и прикурил.

До въезда в долину оставалось чуть более пяти километров.

Министр государственной пропаганды в печатных и электронных СМИ Михаил Григорьевич Зозуля растянул уголки рта в злобной гримасе и потряс перед носом у своего помощника ксерокопией газетной статьи.

– Как это понимать?

– Что конкретно, Михал Григорьич?

– Вот это! – мятый листок спланировал на сверкающую полировкой поверхность стола. – Это самое! Вы название статьи посмотрите!

– Ху из мистер Президент? А ху его знает…, – прочел помощник и озадаченно почесал у себя в затылке. – Вот черт…

– Именно! Эти сволочи-журналисты меня с ума сведут! Мало им скандалов! Теперь новые устраивают, на пустом месте… Ну, ничего! Раз отключения каналов их ничему не научили, будем действовать жестче! Эту питерскую мафию давно надо было к ногтю прижать… Распоясались! Как ни возьму ихнюю газету, так впору валокордин пить.

– Из аппарата Президента уже звонили, – доверительно сообщил министр. – Очень недовольны.

– А Сам?

– Сам такую туфту не читает. Но может прочесть… Представляете, что тогда будет?

– Так свобода слова, – вяло запротестовал помощник, не испытывающий особого желания опять вступать в бой со злопамятными и профессиональными акулами пера и объектива.

Конфронтация министерства с издательскими домами Санкт-Петербурга ничего хорошего не сулила. Одни неприятности и язвительные замечания. в адрес новоиспеченных цензоров на страницах популярных газет. Родной город Президента всегда отличался изрядным количеством фрондирующих граждан, намного превышающим их нормальную концентрацию в других населенных пунктах.

– Умышленные оскорбления – это не свобода слова, – рыкнул министр.

– Умысел не доказать. Тем более не доказать оскорбление. Они ж одну букву в фамилии поменяли. Согласно закону о СМИ, тут нет состава нарушения…

– Мне плевать на закон о СМИ! – разошелся Зозуля. – Ишь, оборзели! Мало им того, что все правительство из-за этой дурацкой подлодки грязью поливают, они еще на Президента замахнулись! Готовьте представление на газету!

– А мотивировка?

– Подберите! – министр схватил ксерокопию. – И вообще, кто такой этот Чернов? Откуда он взялся?

– Без понятия. Журналист как журналист. Мы его специально не проверяли…

– Так проверьте! – взвизгнул перевозбужденный Михаил Григорьевич. – Я уже не первый раз на его статейки нарываюсь! Вот, пожалуйста, очередное творение… Кацнельсон – чмо и фуфлогон? И это – о председателе госкомиссии, вице-премьере! У Ильи Иосича чуть инфаркт не случился, – слукавил министр.

На самом деле Кацнельсону, как классическому представителю вида бюрократус хапугис, было совершенно плевать на то, что про него пишут в газетах. Новорусское чиновничество в процессе естественного отбора, произошедшего в рекордно короткие сроки, выработало у себя полный иммунитет к любым выступлениям прессы и действовало по принципу Нехай клевещут!. Кацнельсона заботила лишь одна вещь – чтобы количество критических публикаций не перешло в качество и чтобы о них не доложили Президенту. Но и на этот случай у него была отмазка. Всегда можно сослаться на происки завистников, туманно намекнуть на проплаченность материала и тем самым переложить ответственность на плечи самих журналистов, которых новый Глава Государства не очень-то жаловал, хотя и старательно это скрывал.