Страница 45 из 67
Это был первый раз, когда она держала оружие с того дня, как убила стражника и украла его копье.
— Астрид? Если ты не умеешь, я научу тебя
Заглянув в сундук, она увидела моток веревки из кишок и корзину с инструментами и всем необходимым. Она собрала все это и подошла к столу, села, сняла кожаные перчатки и принялась натягивать тетиву.
Она покажет ему, как хорошо умеет стрелять.
С неугасаемой улыбкой на лице Леофрик присоединился к ней и стал готовить к охоте свой собственный лук.
— oOo~
Ее плащ был сшит из темно-красной шерсти, но платье было темно-зеленым и служило хорошей маскировкой, поэтому она оставила плащ и пошла в лес так. Леофрик протестовал, говорил, что ей будет холодно, но Астрид только покачала головой и пристегнула колчан к спине.
Лук. Не ее боевое оружие, но то, которым она пользовалась всю свою жизнь, даже до того, как взяла в руки щит. С тех пор прошло уже несколько месяцев, и ее тело дрожало от возбуждения, а руки тряслись.
Она сделала пробный выстрел, прицелившись в сучок на дереве примерно в сотне шагов. Стрела с глухим стуком попала точно в цель, и Леофрик удивленно поднял брови.
— Может быть, я подожду здесь и разожгу очаг, а ты принесешь нам еду.
Чувствуя, как счастье вот-вот прорвется сквозь ее кожу, Астрид наклонила голову и улыбнулась.
— Если пожелаешь.
— Пощады! — он рассмеялся и заключил ее в объятия. — Моя воительница стала застенчивой. Нет, любовь моя. Я бы не упустил случая увидеть, как ты свалишь огромного рогача сердитым взглядом и одной стрелой.
Она не знала, что значит «застенчивой» или что такое «рогач», но это не имело значения.
— oOo~
В тот вечер, после ужина, состоявшего из вина, хлеба, сыра и жаркого из подстреленного ею оленя, — и Леофрик даже не пытался стрелять, за что получил от нее тычок в плечи, — они лежали, обнявшись, на полу перед очагом, голые, задыхающиеся и греющиеся в лучах, более теплых, чем сам огонь.
Леофрик вытащил все меха и подушки из другого сундука, а также подушки из кресел и устроил для них уютное гнездышко. Теперь Астрид откинулась на его грудь, прижимая его руку к своей груди. Свободной рукой он лениво водил по ее распущенным волосам.
— Адвент (прим. — название предрождественского периода, принятое в среде христиан Католической церкви и некоторых протестантских деноминаций) начинается уже в это воскресенье, — пробормотал он и поцеловал ее в макушку.
Она посмотрела на него.
— Что это?
— Это священное время подготовки. Время поста перед празднованием Рождества Христова.
— Пост?
— Мы мало едим и не собираемся на пиры. Я не смогу быть с тобой по ночам. Мой отец часто делает вид, что не замечает нас, но он не позволит мне игнорировать этот обычай.
Король. Хотя она все еще ненавидела его и не доверяла, Астрид понимала его силу и свою необходимость, и поэтому училась терпеть его в тех редких случаях, когда Леофрик говорил, что она должна, и оказывать ему знаки уважения, хотя у нее не было к нему никаких чувств.
Они, в свою очередь, научились держать епископа подальше от нее. С этим мужчиной она не станет любезничать. Об этом человеке она не хотела думать до того дня, когда сможет убить его. Но Леофрик заговорил о своем боге, и вместе с ним в ее сознании появился епископ. Она закрыла глаза и отогнала этот образ.
Леофрик подарил ей этот прекрасный день и ночь, потому что у него были плохие новости. Астрид сосредоточилась на этом, понимая, что будет совсем одна, пока Леофрик будет стоять на коленях и молиться своему богу.
Вздохнув, она снова обратила внимание на огонь.
— Твой бог не очень-то любит жизнь.
— Что ты имеешь в виду?
— Он хочет, чтобы ты всегда стыдился и нуждался в чем-то.
Долгое мгновение он молчал, глубоко дыша и проводя пальцами по ее волосам.
— Может, и так. А каковы ваши боги?
Он никогда не спрашивал об этом раньше, и этот вопрос вызвал у нее укол одиночества. Это было его время адвента, но в ее мире почти наступило солнцестояние, и значит, настал jul. Это было время веселья и надежды, знак того, что самая темная часть зимы подходит к концу и солнце скоро вернется.
— Наши боги… мы не убиваем их и не вешаем на дереве. Они живут. Они дерутся и… пир… пируют? — она оглянулась, и он кивнул. — Пируют и… knulla.
Не зная этого слова на его языке, Астрид шлепнула ладонью между ног и с ворчанием толкнула бедрами, и Леофрик усмехнулся, понимая.
— Они любят и ненавидят, — продолжала Астрид. — Решают, когда будет война, а когда мир. Они живут.
— Чем же они тогда отличаются от нас?
Она подумала об этом, а затем пожала плечами, найдя простой ответ.
— Они лучше.
Он снова замолчал, а потом крепко обнял ее и притянул к себе.
— Возможно, так и есть.
— oOo~
Люди Леофрика тоже праздновали что-то вроде jul. В конце поста, ближе к солнцестоянию, они пировали, празднуя рождение сына своего бога, который также был их богом. Тот же самый бог, чей сын висел голый и истекающий кровью на крестах.
Астрид находила это странным и извращенным, но ее собственные боги тоже делали необъяснимые вещи, поэтому она отбросила это как странные дела странного бога.
Казалось, все, кто не был занят работой — как она — всегда были заняты молитвой и покаянием во время этого адвента, поэтому она видела Леофрика только несколько раз в день, и редко кого-либо еще, кроме Эльфледы, которая взяла за правило навещать ее каждый день. В новой комнате, расположенной выше в замке, Астрид была с другими слугами, и Эльфледа приходила как гостья, которая могла сидеть и разговаривать с ними.
Она привыкла выезжать в лес одна, верхом на гнедой кобыле. Леофрик сказал, что хотел бы, чтобы она не ходила одна, но он не пошел с ней, и она поехала сама. Он дал ей кинжал, чтобы она держала его на поясе, для безопасности, и это было первое оружие, которое она могла назвать своим в этом месте.
Астрид с нетерпением ждала праздника и окончания этого дурацкого поста, когда все они по нескольку дней в неделю обходились без еды, хотя кладовые замка были переполнены. Астрид тоже должна была поститься, хотя бы потому, что в эти дни не готовили ни еды, ни питья.
Несмотря на недели голодания в черном месте или, возможно, из-за них, пост сказывался на ней, и иногда по утрам она чувствовала себя почти такой же слабой, как в темноте. Шли недели, и Астрид злилась, что слишком устала, чтобы ехать верхом, и потому просто бродила по залам замка, пока не уставала и не ложилась спать.
К утру праздника, когда ее разбудил Леофрик, скользнувший к ней в постель обнаженным, Астрид была грустна, измучена и больна.
Он притянул ее к себе и поцеловал в макушку.
— Эльфледа сказала мне, что ты плохо себя чувствуешь.
Она зашевелилась в его объятиях, пытаясь стянуть просторную ночную рубашку — и скрыть потрясшие ее саму слезы, выступившие на глазах, когда он обнял ее. Неужели она настолько слаба, что одно его присутствие вызывает у нее слезы?
— Просто устала. Слишком много дней без еды.
Однако мысль о еде не слишком ее привлекала. Астрид вздрогнула. Слюна заполнила ее рот, и она проглотила ее, чувствуя себя странно.
Он усмехнулся и крепче сжал ее.
— Мне очень жаль.
В его голосе не было сожаления, и она фыркнула.
— Астрид, Эльфледа сказала мне, что у тебя не было крови во время поста.
Она пришла из мира, где уединения было мало, где люди ели, пили, спали, занимались любовью на глазах друг у друга. Но никогда еще никто не был так глубоко вовлечен в ее личные дела. Другие люди знали о работе ее тела столько же, сколько и она. Это было так странно — люди, которые укрывали себя с головы до ног и притворялись, что у них вообще нет гениталий или нужды, так свободно делились подобным.