Смерти.net

Понятно ли я звучу? Звучу ли я вообще? Мы на «ты», или вы – это вы все? Я озвучиваю верхушку этого ледяного айсберга ужаса, в котором мы все оказались после того, как сломался интернет для мертвых. Я – голос этой стылой верхушки, ее бесстыдное сознание, миллионы ее мыслящих и мыслимых прозрачных пельменей.

Тестовый текстовый режим, кстати, вышел никудышным. Вначале счастливые друзья и родственники, обомлев при виде знакомой ожившей иконки в ленте, сияющей чистым изумрудом бытия, лепетали что-то несуразное: ну как ты? ты меня помнишь? а себя ты помнишь? Правда, в ответ они получали еще более невнятный лепет, нагромождение хаоса, текстовую бессмыслицу. Да, вроде бы тот самый человек, любимый, родной. Но ведет себя как поисковый помощник и вместе с тем пьяный диджей-одноклассник: включает шальные песни своей юности, безостановочно делится воспоминаниями, не проявляет эмоций, грубит.

Никто не ожидал, что дубликат умершего близкого, несущий аутичную родную чушь, может изранить сердце посильней разлуки. Из-за непредвиденной разрушительности этих первых семейных коммуникаций с дубликатами многим понадобилась профессиональная помощь терапевтов. Тогда еще были терапевты.

После того как выяснилось, откуда берется сознание (но не как оно работает, это важно), стало более-менее понятно, почему бессознательный дубликат – это набор бессвязных текстовых всплесков. Сознанию, помимо решенного вопроса о том, каково это – быть мертвым или летучей мышью, необходима иллюзия текущего времени. Но и с этим справились: если создать для дубликата симуляцию времени и синхронизировать ее с реальным временем, это все, в принципе, так похоже на сознание, что, вероятно, сознание и есть. В безвременье, где существует сразу всё, сознание как бы не формируется: оно связано со временем так, как будто оно физическая величина. Возможно, сознание – это и есть физическая величина. Чтобы знать, как это – быть чем-то, нужен опыт бытия во времени.

Нет времени – нет наблюдателя. Нет наблюдателя – нет и сознания. Вы – огромная цифровая каша, которую некому прожевать и проглотить, и вы сами собой давитесь, плюетесь и стекаете сами у себя по лицу.

Таким образом, каждый дубликат проходил две стадии – неактивированной и активированной копии. Неактивированная представляла собой скопированную личность, не погруженную в вялотекущий компот времени и не синхронизированную с человечеством: не думающую, не живую, не осознающую себя кашей. Возможно, мы все чем-то таким и являемся до рождения?

А вот активированная копия практически ничем не отличается от человека, который за нее заплатил (и немало – это очень прибыльный бизнес: ни во что так не выгодно инвестировать, как в бессмертие), и, более того, уверена, что она этот человек и есть. Цифровое воскрешение. Привет, это я, и да, я себя помню.

Конечно, сразу возник вопрос: как законодательно закрепить шаткие права активированной копии, которая пусть и располагается на облачном сервере, осознает себя живым человеком? Ведь, грубо говоря, ваш дубликат уверен, что он вы и есть. Да, кто-то из вас двоих пережил смерть. Но обычно дубликаты предпочитают об этом не думать.

Так появился Закон о невозможности влияния: дубликат наделен почти всеми цифровыми правами в рамках разрешенной ему коммуникации.

«Почти всеми» – это значит, что дубликат не имеет права ни на что влиять. Это первый документ, который вам выдадут перед дублированием: вы обязательно поставите галочку там, где подписант признает, что его дубликат будет считать себя продолжением биологического оригинала (следовательно, это живой человек), но не сможет влиять на реальность (следовательно, все-таки не совсем живой). За реальным миром вы сможете только наблюдать.

Да, дубликаты сертифицированных союзами журналистов и писателей могут влиять на мировые новости и общественное мнение. Дубликаты сертифицированных музеями и кураторами художников могут продолжать выставляться и зарабатывать деньги (и выбирать, кому они достанутся). Дубликаты сертифицированных ученых могут всё это изучать и задираться с того света с коллегами. Но если вы не вложились в свое образование и карьеру немыслимым образом, вы можете только беспомощно скроллить ленту новостей и общаться с друзьями и близкими.

Естественно, сразу же начались проблемы. Конечно, пообщаться в чате с умершими близкими – это утешает. Можно поделиться новостями, попросить совета, поплакать, посмотреть в глаза – ведь активированные дубликаты осознают себя как физическое тело, которое транслируется во время видеосессий. Но представьте себе: вот ваша умершая бабушка снова появляется во всех коммуникаторах, будто и не уезжала по огненному колесному пути в свою белую стерильную Валхаллу, спешно пересказывает всю свою жизнь (раньше вы ее не слушали, конечно же, теперь вы мироточите оливковым маслом из глаз и записываете каждое ее слово), вспоминает фамильный рецепт грушево-сухофруктового компота со сморщенными костлявыми сливами ручной сушки, утешает – не переживай ты так, вот же я, живая, все нормально со мной. Потом вы как-то прорабатываете утрату, снова привыкаете к постоянству бабушки, и начинается уже веселье и грязь – не так детей воспитываете, маленький Фима редко звонит, это все твой, вот этот вот твой его подговаривает не звонить, бабка, мол, дура, но бабка не дура же, все понимает бабка, и зачем вы только ее из могилы откапывали, отряхивали землю с седых косм, заройте назад теперь, а нечем. Доступ-то односторонний.

И все. Начались конфликты, ссоры, споры. Мертвые скучали, волновались, срывались на близких (на ком еще?). Мир каждого мертвого был фрагментарным, без других людей. Просто стандартный бэкап памяти о мире, который мозг автоматически подгружает из кэша, чтобы редуцировать работу восприятия до необходимого минимума. Мертвые обнаруживали себя в зыбкой, но удобоваримой реальности: мозг всегда создает фон, поэтому, если скопировать мозг, дубликат так же послушно будет создавать фон.

Да, человек – это целый мир; но целого мира оказалось мало. Выяснилось, что долгожданное «если бы ты был здесь» все-таки не работает.

Мертвые обижались, что привыкшие к их цифровому воскрешению близкие начинают понемногу отвлекаться, уходить в реальную жизнь, отпускать. Практика отпускания, прописанная в последней версии человечества как антропологический императив, к сожалению, в такой ситуации выглядела предательством. И воспринималась так же. Вдовцы женились и переставали отвечать на звонки дубликата любимой умершей супруги. Дети устраивали матерям истерики, когда те потрясали перед окошками коммуникаторов свежими, как пирожки, детьми с сознательными вишенками глаз: эти-то слюнявые мерзавцы до ста лет доживут! Этих не сшибет чугунный грузовик на повороте – доглядят, досмотрят, драгоценная копия так и останется неактивированной! Цифровой ребенок-дубликат, конечно, тоже свой, родной и лучший в мире, но как его обнять?

Объятия запрещены; сенсорные костюмы, антропоморфные роботы, шлемы виртуальной реальности – в контракте прописано, что такого рода воздействие также невозможно. Воздействовать можно только информационным и цифровым, а не сенсорным и физическим образом. Биопривилегии – единственное, что отличало живых от мертвых. Мертвые бестелесны, а телесность – это жизнь. Должен же быть какой-то водораздел между миром живых и миром мертвых.

Выключить дуру бабку, которая постоянно во все вмешивается и лезет? Запретить копировать детей? (Позже действительно запретили.) Деактивировать дубликат, приостановить его старческое брюзжание? Этически это запрещено и приравнивается к убийству. Вы сами подписались на включение бабки, когда вам пришел запрос добавить мертвого человека в друзья. Вы хорошо подумали перед тем, как добавлять мертвого человека в друзья?

Видимо, из-за этого все так вышло. Из-за одиночества мертвых. Через пять лет после запуска программы копирования случилась наша первая революция: живые люди вышли на улицы бороться за права своих мертвых близких. Никто не должен страдать, и даже после смерти человек не должен быть один (даже если этот человек – ваша точная копия, не совсем человек и вы сами этого захотели).