Страница 10 из 19
Фонари, впрочем, и сейчас не горели, да и окна домов оставались темными. Ночь, однако, наступила – по крайней мере, на одной, отдельно взятой городской улице. Нервы мои не выдержали, я развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал.
Дальнейшие события выходят за рамки моих тогдашних представлений о возможном, поэтому изложить их более-менее внятно я не способен. Могу сказать только, что никуда я не прибежал, как ни старался: то ли топтался на месте, то ли проклятая улица вдруг стала бесконечной, как прямая линия из школьного курса ужасающей науки геометрии. В какой-то момент я сдался, сел на тротуар, обхватил колени руками, спрятал лицо – страус, да и только. Я бы закричал, пожалуй, да сил на это уже не было. Меня охватило оцепенение, почти спасительное: все же никаких монстров, желающих заполучить меня на ужин, поблизости не обнаруживалось, а будь у меня чуть больше энергии – кто знает, какие глупости я бы мог совершить? Стал бы, например, стучаться в окна, ломиться в подворотни, или на дерево полез бы – а я совершенно уверен, что ничего в таком роде мне тогда делать не следовало. Сидеть на асфальте, скукожившись, – еще куда ни шло.
Не знаю, сколько я так просидел. Думаю, не слишком долго: будь у меня больше времени, я бы наверняка собрался с мыслями и попробовал бы найти выход из этой нелепой, но кошмарной ситуации. К чему привели бы мои поиски – иной вопрос; ответ на него не льстит моему самолюбию… ну и ладно.
Но мне так и не довелось приступить к решению этой непосильной головоломки. Откуда-то издалека донесся слабый шум. Звук этот оказал на меня весьма благотворное воздействие: он был знакомым, обычным, из ряда вон ни в коем случае не выходящим. Один из повседневных городских звуков; другое дело, что я не сразу его опознал. Ничего удивительного: все привычные уху горожанина шумы звучат, как правило, не отдельно друг от друга, а образуют сложные, многоголосые композиции.
Впрочем, через несколько секунд я все же понял, что звук этот свидетельствует о приближении некоего транспортного средства. Что-то ехало по улице Маяковского, но вот что? Не легковой автомобиль, не автобус, и уж тем более не грузовик. И, конечно, не трамвай: трамвайный лязг не спутаешь ни с чем.
Я, наконец, решился поднять голову и уставился на проезжую часть. Ко мне приближался троллейбус, добродушное ручное рогатое создание. Салон был ярко освещен, красные сигнальные огоньки придавали транспортному средству сходство со скудно убранной новогодней елкой. Двузначный номер не поддавался идентификации – обычное дело для нашего городского транспорта – но номер сейчас не интересовал меня совершенно. У меня была одна цель: убраться подальше от улицы Маяковского и никогда – НИ-КО-ГДА! – сюда не возвращаться. Это все.
Троллейбус остановился рядом со мной, дребезжа, открылась задняя дверь. Я метнулся в салон, дверь мягко закрылась (впрочем, неплотно: оставалась здоровенная щель, сквозь которую в салон тут же пробрался мой сегодняшний спутник, холодный морской ветер). Троллейбус поехал. Я тихонько рассмеялся от облегчения. А потом вспомнил, что по улице Маяковского не ходят троллейбусы, здесь и проводов-то отродясь не было.
До сих пор не знаю, почему я тогда не закричал, не запаниковал, не стал протискиваться в щель между створками разболтанной двери, не рванул к кабине водителя, дабы безотлагательно убедиться в его антропоморфности. Во мне словно бы перегорел некий неведомый предохранитель. Поскольку мой организм, вероятно, не был рассчитан на страх такой мощности, я внезапно успокоился. Вернее, обмяк. Откинулся на спинку сидения, меланхолично погладил ладонями прохладную дерматиновую поверхность.
«Все в порядке, – вяло думал я. – Все хорошо. Можно выйти на следующей остановке. Конечно же, можно. Ну вот, и выйду».
Я не сразу заметил, что за окном снова стало светло. Ну, почти светло: сумерки все же мало-помалу отвоевывали город у армии солнечных бликов. Троллейбус вырулил на Спартаковскую площадь, оттуда свернул на проспект Мира. Теперь он ехал по хорошо знакомому мне одиннадцатому маршруту и уверенно приближался к моему дому. На остановках, впрочем, даже не притормаживал. Я не удивился, когда троллейбус остановился напротив моего подъезда. Задняя дверь неспешно, словно бы ленясь, открылась. Я выскочил на улицу и только теперь решился украдкой покоситься на кабину водителя. Невнятное усатое лицо вполне могло принадлежать моему давешнему благодетелю, водителю синей «копейки». Впрочем, оно с тем же успехом могло принадлежать кому угодно: таких усатых мужиков средних лет в клетчатых рубашках пруд пруди в любом городе, имя им легион.
Троллейбус скрылся за углом, а я вошел в свой подъезд и, перепрыгивая через ступеньки, понесся наверх. План дальнейшего существования был ясен и прост: запираю дверь, включаю все осветительные приборы, выпиваю рюмку чего-нибудь заначенного (или даже две, но небольше, потому что расслабляться пока рано)… выкуриваю полпачки сигарет, с горем пополам успокаиваюсь и распутываю Оллину нитку. А потом – в огонь ее, в огонь! От греха подальше. Я решил, что экспериментов на сегодня достаточно. Буду выполнять инструкцию, а там поглядим.
13. Аматэрасу
…боги решают хитростью выманить Аматэрасу, чтобы вновь вернуть миру свет и порядок. Для этого… на ветви священного дерева вешается магическое ожерелье из резных яшм… приносят «долгопоющих птиц» – петухов, чей крик возвещает наступление утра, и в довершение всего богиня Амэ-но удзумэ пляшет на перевернутом чане, распустив завязки своей одежды, чем вызывает громовой хохот богов. Удивленная таким весельем Аматэрасу выглядывает из грота…
Пока я дрожащими руками шерудил ключом в замке, за дверью вопил телефон. Я успел-таки вскрыть свое жилище, снять трубку и услышать сакраментальное: «Куда ты подевался?» – после моей давешней одиссеи вопрос звучал более чем цинично. Я пробурчал что-то невнятное, сказал, что, дескать, очень занят, обещал перезвонить позже. Стоило опустить трубку на рычаг, телефон зазвонил снова. Диалог слово в слово соответствовал предыдущему, в финале я снова отделался обещанием перезвонить. Завершив беседу, я наконец запер за собой дверь и направился к книжному шкафу, где таилась приныканная на черный день бутылка болгарского бренди, наполовину пустая, поскольку два вполне себе «черных» дня у меня на этой неделе уже случились. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда я обшаривал комнату в поисках чистой рюмки. Дело, конечно, безнадежное, но я всегда был идеалистом…
Четвертый и пятый телефонные звонки последовали сразу же за третьим. Я начал понимать, что если так пойдет и дальше, я не только проклятущую нитку не распутаю, но даже честно заслуженную рюмку микстуры от стресса не волью в свой исстрадавшийся организм.
Поэтому я аккуратно положил телефонную трубку рядом с аппаратом. Пусть себе теперь звонят, может же у меня в кои-то веки быть занято? Может.
Ну и вот.
Напоследок я адресовал взбесившемуся аппарату укоризненный взгляд, почти машинально взял с подоконника чистую (хо-хо, знай наших!) рюмку, налил себе немного бренди, проглотил, почти не ощущая вкуса, закурил, налил еще, уселся на ковер, скрестив ноги. Еще глоток жгучей ароматной жидкости… ага, вот оно, спокойствие. И только спокойствие. Мне показалось, что все начало наконец становиться на свои места. Прогулка по улице Маяковского – черт с нею, сейчас-то я был дома, взаперти, в безопасности, один. Мое отражение успокаивающе улыбалось мне из настенного зеркала, повешенного в свое время специально для иллюзорного увеличения площади комнаты. Я адресовал своему заботливому двойнику ответную улыбку. Нам всегда было хорошо вместе, что правда, то правда.
И тут зазвонили в дверь.
Я возблагодарил милосердное небо за то, что не успел осуществить свое решение касательно возжигания всех мыслимых осветительных приборов. Теперь можно делать вид, будто меня нет дома. Вот и славно: меньше всего на свете я сейчас был готов к роскоши человеческого общения. Раньше надо было попадаться мне навстречу, когда я в поисках родной человекодуши по городу метался, а теперь – все, проехали. Мне нитку распутывать надо, такие вот дела. Да и не осталось у меня в запасе ненужных слов для поддержания светской беседы. Все подевались куда-то…