НЕРВ

Я внимательно посмотрел на нее. Хотел бы я знать: ее, печальные песни, и слезы в кухне, и теперь настойчивое требование, чтоб я остался, – нет ли тут мельчайших признаков, что наше родство ее огорчает больше, чем она предполагала? Я всегда знал, что, даже если она полюбит меня так, как я хотел, это будет для нее большим потрясением, потому что Джоанна не способна отбросить свои предрассудки. Но в любом, случае мне именно сейчас уходить не время.

– Хорошо, – улыбнулся я, – спасибо, я останусь. На софе.

Она вдруг оживилась, стала разговорчивой и рассказала во всех деталях, как выглядело на экране интервью,

– В начале программы он заявил, мол, он полагает, что твое имя на табло появилось по ошибке, потому что он слышал, будто ты не приедешь, и я испугалась, не попал ли ты по дороге в аварию. Но ты приехал… и потом вы оба выглядели как самые закадычные друзья, он обнял тебя за плечи, и ты улыбался ему так, будто солнце сияло из его глаз. Как тебе удалось? А он старался подколоть тебя, разве нет? Может, это мне показалось, потому что я знаю… – Она замолчала на середине фразы и потом совершенно другим голосом, полным слез, спросила: – Что ты собираешься с ним сделать?

Я рассказал ей. Наступила долгая пауза. Она была потрясена.

– Ты не сможешь! – воскликнула она. Я улыбнулся, но ничего не ответил. Она вздрогнула:

– Он не догадывался, что ты все знаешь, когда подкалывал тебя.

– Ты мне поможешь? – спросил я. Ее помощь была очень важна.

– Может, лучше обратиться в полицию? – серьезно спросила она.

– Нет.

– Но то, что ты планируешь… это жестоко.

– Да, – согласился я.

– И сложно, и много работы, и дорого.

– Да. Ты позвонишь один раз. Хорошо? Она вздохнула:

– Если он перестанет вредить, наверное, ты тоже успокоишься?

– Безусловно. Но ты позвонишь?

– Я подумаю. – Она встала и забрала поднос. Джоанна не позволила помочь ей вымыть посуду, и я подошел к мольберту посмотреть, над чем она работала весь день: я почувствовал смутную тревогу, обнаружив, что это портрет моей матери за роялем.

Я все еще разглядывал портрет, когда она вернулась.

– Боюсь, что он мне не удался, – заметила она, становясь рядом. – Видимо, что-то неправильно с перспективой.

– Мать знает, что ты рисуешь ее?

– Ох, нет.

– Когда ты начала?

– Вчера днем.

Мы помолчали. Потом я Сказал:

– Нет никакого смысла убеждать себя, что ты испытываешь ко мне материнские чувства.

Она вздрогнула от удивления.

– Я не хочу вторую мать, – продолжал я. – Я хочу жену.

– Я не могу… – проговорила она, и у нее перехватило дыхание.

Я отвернулся от портрета, понимая, что надавил слишком сильно и слишком рано. Джоанна взяла измазанную краской тряпку и начала стирать еще не высохшие мазки, уничтожая свою работу.

– Ты видишь слишком многое, – сказала она. – Больше, чем я понимаю сама.

Я улыбнулся, и немного спустя она тоже с усилием улыбнулась, вытерла пальцы тряпкой и повесила ее на мольберт.

– Я позвоню… Ты можешь начинать… то, что запланировал.

На следующее утро, в понедельник, я взял напрокат машину и отправился к Гранту Олдфилду.

Ночью ударил мороз, и скачки были отменены, поля и деревья сверкали свежим снегом, и я ехал в прекрасном настроении, хотя меня и ждал холодный, как нынешний день, прием.

Я оставил машину за воротами, прошел короткую дорожку и позвонил.

Мне бросилось в глаза, что медный колокольчик сиял,. начищенный до блеска, и в эту минуту дверь открыла приятная молодая женщина в зеленом шерстяном платье и вопросительно посмотрела на меня.

– Я приехал… Я хотел… мм… Не могли бы вы мне сказать, где я могу найти Гранта Олдфилда?

– Тут, – ответила она. – Он живет здесь. Я его жена.

Минуточку, я позову его. Как ваше имя, что мне сказать ему?

– Роб Финн.

– О, – удивленно воскликнула она и тепло улыбнулась. – Входите. Грант так обрадуется.

Я очень сомневался в этом, но вошёл в узкую прихожую, и она закрыла за мной дверь. Нигде ни единого пятнышка, все сияло чистотой, будто я попал в другой дом, не в тот, что помнил. Она провела меня в кухню, тоже ослепительно чистую.

Грант сидел за столом и читал газету. Он взглянул на входившую жену, и, когда увидел меня, на лице у него появилась удивленная приветливая улыбка. Он встал. Грант похудел, выглядел постаревшим и как-то внутренне съежившимся, но он стал или скоро собирался стать вполне нормальным человеком.

– Как вы, Грант? – спросил я, немного растерявшись и не понимая их дружелюбия.

– Гораздо лучше, спасибо. Я дома уже две недели.

– Он был в больнице, – объяснила жена. – Они забрали его вечером следующего дня после того, как вы привезли его сюда. Доктор Парнелл написал мне, что Грант болен и нуждается в помощи. И я приехала. – Она с улыбкой посмотрела на Гранта. – Но теперь все будет хорошо. Грант уже получил работу. Через две недели он начнет продавать игрушки.

– Игрушки? – Самое несоответствующее его натуре дело, подумал я.

– Да, – подтвердила жена. – Врачи считают, что ему лучше заниматься тем, что не имеет отношения к лошадям.

– Мы вам очень благодарны, Роб, – сказал Грант.

*– Доктор Парнелл объяснил мне, – продолжила его жена, заметив мое удивление, – что вы имели полное право сдать Гранта в полицию.

– Я хотел убить вас, – произнес Грант с удивлением в голосе, как если бы не мог понять, откуда такая мысль возникла. – Я действительно хотел убить вас, понимаете?

– Доктор Парнелл сказал, что, если бы вы были человеком другого типа. Грант вполне мог бы закончить дни в тюремном сумасшедшем доме.

Мне стало неловко.

– Доктор Парнелл, – пробормотал я, – по-моему, слишком много говорит.

– Он хотел, чтобы я поняла, – улыбаясь, возразила жена Гранта, – вы дали ему шанс выздороветь, и я тоже должна внести свою долю.

– Вы не будете возражать, Грант, – спросил я, – если я задам вопрос: как вы потеряли работу у Эксминстера?

Миссис Олдфилд подвинулась к мужу, словно защищая его.

– Не будем ворошить прошлое, – озабоченно сказала она.

– Все нормально, любимая, – успокоил ее Грант, обнимая за талию. – Задавайте ваш вопрос.