Химеры

— Человек? А где ж он тогда?

— Я думал-думал, и понял. В общем, можно было догадаться. Аранон — фульга Нальфран.

— Кто?

— Фульга. Альфары называют это… мм… фюльгья. Фюльгья, слышал о таком?

Рамиро слышал. И даже знал одного… с фюльгьей.

Рамиро подергали за рукав. Белка тоже проснулась и приподнялась, лохматая и взъерошенная.

— Хлеб? — спросила она, — сухарь, печенье? Конфетка? Кушать? Макароны, компот?

— Ого, — обрадовался Рамиро, — Сколько слов сразу! Нас будут кормить?

— Должны. Спущусь в камбуз, может, что дадут.

Ньет ушел, а Белка деловито обшарила карманы рамирова кителя, нашла пачку папирос, подаренных герцогом, была немедленно этих папирос лишена и нахмурилась. Рамиро обратно уселся на плащ — его собственный плащ из чертовой кожи, постеленный на палубе подкладкой вверх.

С тех пор, как “Гвимейр” и остальной герцогский флот в буквальном смысле попали под крыло Нальфран, услуги фолари герцогу больше не требовались. А бурное северное море за бортом постепенно успокоилось, улеглось, потеряло горизонт, погоду, стороны света, время суток и вообще какое-либо время. И даже Ньет не мог точно сказать, движется корабль или парит в опаловой сфере, где нет ни ночи, ни дня. Если бы не Нальфран…

Рамиро покачал головой. Было душно, хоть давление воздуха отчетливо ощущалось. Словно уткнулся лицом в полуспущенный резиновый шарик.

Темный занавес впереди медленно разрастался, в многослойной тьме хороводом плясали молнии. Теперь и Рамиро мог разглядеть за полотнищами мглы — нечто, какую-то клиновидную, обращенную острием вниз форму. Нож? Осколок?

Стеклянный Остров.

Рамиро потер пальцем переносицу, потом пощупал темя. Голова, переставшая было болеть, снова тягомотно ныла. Хотя шишка уже не прощупывалась. Надо бы лечь, пока есть возможность, но когда еще полюбуешься на приближающуюся легенду. Будет время належаться. Вряд ли герцог позволит мне сойти на берег, запрет, небось, в каюте, подумал Рамиро, выбрав папиросу и закуривая.

Вернее, попытавшись закурить — спички гасли одна за другой. Ветер не сдувал пламя — они просто не загорались.

Рамиро оглянулся и посмотрел на фок-мачту, на перекрестье металлических труб, где раскинула крылья Нальфран — совсем как носовая корабельная фигура, только не на носу, а на самой верхотуре, прямо на решетке антенны радара.

Она так и не спускалась вниз за все время их путешествия, только перемещалась с одной мачты на другую, или перелетала на мачты других кораблей, идущих за “Гвимейром”.

Сейчас Нальфран взмахивала крыльями на своем железном насесте, но не улетала. Что она будет делать с молниями впереди?

Каждая из молний, похожая на изломанное перевернутое дерево, дребезжала сизо-белым светом, дергалась и приседала — и не исчезала, и не сходила с места. Их было много, ряд за рядом — целый лес дерганных, слепящих, стреляющих ветками опрокинутых деревьев, растущих из туч и втыкающихся в море. От них шел неумолчный зудящий гул и пахло озоном.

Откуда-то вынырнул Ньет, он нес в обеих руках несколько ломтей хлеба, переложенных кусками селедки и пару очищенных луковиц.

— Кок сказал, что не знает, когда будет обед, — Ньет протянул по бутерброду Рамиро и Белке. — Он расстроен, говорит, вода кипит холодная. А газ не горит. И все из рук валится. Обедайте, говорит, всухомятку.

— Спасибо. У меня тоже огонь не зажигается. — Рамиро посмотрел на бутерброд, понял, что ему пока рано думать о еде и отдал свою долю Белке, — Что-то с воздухом происходит, чувствуешь? Кислород будто откачали. Молнии еще эти…

— Это нас встречают. Ты же не думал, что нас пригласят войти, как к себе домой.

— Смотри! — Рамиро сложил губы трубочкой и выдохнул. Дыхание расплылось облачком пара. — Холодает, что ли?

— Да… похоже… — Ньет обеспокоенно поежился, потом замер и прислушался, — там… там что-то с машинами…

— Что?

— Что-то не так.

Металлическая палуба на глазах покрывалась тонким слоем инея.

Фоларица вдруг замычала с набитым ртом и раскашлялась.

— Белка, эй? Белка, ты что, поперхнулась? — Рамиро потянулся постучать ее по спине, но на хребте вздыбился, прорвав платье, гребень из полупрозрачных игл, а Ньет выгнулся, выронил хлеб и сказал не своим голосом:

— Позови Эртао.

Эхом, с малюсеньким опозданием, вторила ему прокашлявшаяся Белка.

— Без промедления, — медленный, тяжелый, вибрирующий голос доносился будто из двух разнесенных приемников, настроенных на единую волну, — Ты, человек, иди. Я повелеваю. Не пялься, а иди, я говорю тебе, быстро. Позови Эртао сейчас.

Рамиро осознал, что обращаются к нему.

— Эээ, Нальфран? — спросил он, гладя в остекленевшие глаза Ньета.

— Без промедления! — гаркнул Ньет чужим голосом, и Рамиро быстренько поспешил за герцогом.

Он не знал, где на “Гвимейре” рубка, как до нее добраться и там ли герцог, но на счастье почти сразу наткнулся на матроса в кожаном бушлате с откинутым капюшоном.

Принялся втолковывать ему, что Нальфран в лице Ньета требует к себе герцога Эртао, и найл, как ни странно, понял все с первого раза.

Герцог явился стремительно — высоченный, широкоплечий, с обтянутым от усталости смуглым костистым лицом. С ним — капитан “Гвимейра” Юмо Рувин и еще два офицера. Фолари, вытянувшись у фальшборта, смотрели прямо перед собой пустыми, одинаково расширенными глазами.

— Король Эртао, — заговорили они в унисон, — Я могу сломать щит и заставить машины работать, но людям будет худо. Или поворачивай. Выбирайте.

— Да, госпожа, — герцог глядел не на фолари, а, задрав голову, смотрел наверх, на перекрестье мачты, где раскинула крылья богиня. — Мы не повернем. Найлы не отступают.

— Выбери самых крепких, чтобы вести корабли. Остальные пусть желают мне удачи.

— Я понял, госпожа.

— Пусть все, кто не нужен, идут в свои каюты и лягут.

— Да, госпожа.

Рамиро проводил герцога взглядом. Надо же, король. Очевидно, старый король все-таки умер, и Нальфран божественной волей решила упразднить найлские выборы. Разумно.

Ньет отмер и, не сказав ни слова, ласточкой сиганул через обледенелый планшир в воду. Белка прыгнула следом.

— Господин альд, — сказал один из офицеров Астеля, — будьте добры вернуться в каюту. Ланно вас проводит.

Матрос, которому Рамиро объяснял волю Нальфран, кивнул и махнул рукой, предлагая следовать за собой. Очень хорошо, что нашелся провожатый. Дороги назад Рамиро не нашел бы точно.

Пробираясь за найлом по коридорам, он ощутил, как заложило уши и тугим обручем стиснуло виски. Электрические лампы замигали, померкли, да так и остались гореть вполнакала, жидким, иссякающим светом. Рамиро даже глаза протер — показалось, что это не лампы сели, а надвинулась слепота. Найл толкнул какую-то дверь в коридоре и посторонился, пропуская Рамиро — это была его каюта. Что-то сказал — Рамиро не расслышал, в ушах стрекотало от давления. Дверь беззвучно захлопнулась.

Он сел на койку и посмотрел в иллюминатор — там, в исчерна-синей мгле плясали молнии. Голова будто ватой набита. Очень душно и очень холодно.

Все вокруг — и пространство за стеклом и саму каюту — в один момент залила слепящая белая вспышка. Огромное тело корабля содрогнулось, сбивчивое гудение машин, ощущаемое не слухом, а вибрацией, поменяло регистр. Рамиро зажмурился, сжал ладонями виски и открыл рот, почувствовав мерзкую теплоту, щекотно ползущую по верхней губе.

Вытер кровь рукавом, поморгал — и вновь зажмурился от разлившейся, выжигающей зрение белизны. Больше он глаз не открывал. Нашарил тощую подушку и лег, забыв избавиться от обуви. Нахлынула дурнота. Лежать оказалось хуже, чем сидеть, но подняться уже не было сил — тело буквально размазало, словно от высокой перегрузки.

А герцог и капитан сейчас на мостике, подумал Рамиро. Им нельзя ложиться, они ведут корабли. Сумасшедшие найлы. Они будут стоять, хоть их наизнанку вывернет от перепадов давления, как глубоководных рыб. Стойкие и непоколебимые. Дай бог, не вывернет их. Дай бог, выстоят.