Карантин

Шоно впервые заулыбался.

– Перестаньте. Я ничего ещё не сделал.

– Мы будем пить кофе, а ты нам будешь рассказывать.

Изнутри домик был похож на квартиру – только планировка чуть необычная. Двери с матовыми стёклами вели в жилые комнаты, дощатые полы накрыты коврами. Только пахло землёй и воздух был сырой и спёртый, как в погребе.

На кухне их дожидался тёплый красный кофейник – пани Туровская, как и подобает польскому патриоту, считала чаи бесполезной травкой.

Пожелтевшие чашки с пастушками застали, должно быть, ещё начэльника паньства Юзефа Пилсудского.

Свет на кухне горел, но ставни на окнах были закрыты и шторы опущены, словно во время войны. Ни лучика света не падали на заваленный снегом двор, так что снаружи дом выглядел полностью мёртвым.

Тёмная, как нефть, струя кофе.

– Рассказывай, Шоно, рассказывай. Сколько свиней ты отправил в ад?

– Что вы говорите, пани Туровская…

– Я читаю газеты, я смотрю новости. Я знаю, что сейчас там творится. Там, на Донбассе…

Шоно смотрел в чашку.

– Я никогда не был на Донбассе, пани Туровская.

– Понимаю, понимаю. Вам нельзя говорить. Но я же смотрю новости. Там были бурятские дивизии, правда?

– Это какой-то дурак выдумал. Для американцев каких-нибудь. Посмотрел старые виды

– Буряты – отважные ребята. Они были конницей, а теперь танкисты. Чтобы пойти в танкисты, нужен крепкий череп.

– Монголы не совсем буряты.

– А кто ты?

– В моём случае это слишком запутано. Я не разбираюсь в политике.

– В наше время каждый, кто взял оружие – политик. Винтовка рождает власть.

– Но эту власть заберут те, кто раздаёт винтовки.

– Ты слишком умный. У такого власть не заберут.

Шоно пил кофе.

– Скажи,– продолжала старуха,– а про Тарасово – тоже неправда?

– А что там случилось?

– Ты должен это знать. Это было по телевизору, в газетах, везде.

– Я не читаю газеты. Там всегда очень мрачные новости.

– Третий по величине арсенал Украинской армии. Это под Луцком. Снаряды, ракеты, бомбы, гранаты. Кассетные фосфорные боеприпасы, которых официально не существует. И что-то ещё. По это даже не говорят. Только слухи.

– Те, кто пересказывает слухи, знают очень мало.

– Но ты знаешь больше. И правильно делаешь, что не говоришь. Они уже начали сажать всех, кто там воевал. Даже не смотрят, за кого воевал. Власти боятся людей с оружием.

– У меня нет оружия.

– Ты расскажешь мне про Тарасово?

Мария переводила взгляд с Шоно на бабушку и обратно. Шоно её, конечно, удивил. Но бабушка Ядига удивляла то же.

– Я думаю, склады кто-то поджог,– ответил Шоно,– Сомневаюсь, что случайно. Это могли сделать ополченцы, чтобы оставить армию без снарядов. Склады сейчас охраняют из рук вон плохо. Охрана часто ворует боеприпасы, перепродаёт. Возможно, они испугались ревизии и решили укрыть огнём свои махинации. Это обычное дело. Невозможно доказать, что что-то не было диверсией, вы же понимаете. Всегда можно сделать вид, что диверсанты просто очень удачно отработали.

– Неплохо рассуждаешь. Ты знаешь, сколько пострадавших?

– Нет.

– Несколько сотен.

– Даже так?

– Уже несколько сотен. Больницы переполнены. Луцк, Ровно, Ковель – всё забито. Говорят, приедет министр культуры, он сейчас в стране за главного.

– Почему не премьер-министр или не президент?

– Они в Америке, поехали деньги просить. Но никто им не даст. Польша ни у кого ничего не просит и получает сто миллиардов в год – потому что все знают, это вернётся с прибылью. А этим никто не даст. Они всё просадят.

– Жителей Тарасова, конечно, жаль,– сказал Шоно и отодвинул пустую чашку,– они не виноваты, что склад охраняли воры.

– Я вчера была в больнице,– продолжала пани Туровска. Старуху было невозможно сбить с темы,– Здесь, рядом, на Копище. За школой, тебе Марыся покажет. Там ещё китаец копировальный ларёк держит. Шоно, как ты оотносишься к китайцам?

– Мне важет человек,– ответил Шоно,– Достойные люди бывают среди всех народов.

– Правильно. Только среди некоторых народов их больше. Так вот, человек тридцать завезли к нам. Поместили, конечно, на окраине. Чтобы глаза не мозолили. У нас много что прячут по окраинам, чтобы не мозолило. Там теперь много санитарок-украинок, из беженок. В областной больнице их тоже много. Но пациенток – нет, такого не было.

– Думаете, постадали ваши сограждане?

– Я как раз не понимаю. По-перше, зачем их сюда вывезли? По-друге, что они делают в государственной поликлиннике? С каких это пор наше государство стало таким добрым, что бесплатно лечит чужих людей.

Шоно натужно улыбнулся.

– Пани Туровска, я не занимаюсь перевозкой людей.

– Но ты знаешь, как это делается.

– Вы тоже знаете.

Пани Туровска налила ещё кофе. Её пальцы были похожи на голые древесные корни.

– Их связали верёвками и гнали через границу? Не верю. Не в их состоянии. Они бы не дошли и таких рабов никто не купит.

– Я думаю, это что-то благотворительное,– предположил Шоно,– вроде того, чем занималась святая мать Тереза.

– Просто – святая Тереза.

– Да, просто святая Тереза. Простите, плохо знаю христианство. Есть благотворительный фонд, он берётся помогать в похожих катастрофах. Когда стало ясно, что под Тарасово дело плохо – представители фонда появились в городском Совете. Они сказали, что хотят помочь и готовы пристроить какое-то количество больных. И им их отдали. Я думаю, люди из Совета даже не спросили, куда фонд их денет. Главное – подальше отсюда.

– Зачем фонд это делает?

– Возможно, ими движет милосердие. Скажите, где у вас туалет?

Уборная была тесной, как душевая кабинка и чистой, насколько это было возможно в её возрасте. Шоно осмотрел унитаз и убедился, что он тоже оплетён металлическими пластинами. Весьма разумно.

Акула не доберётся.

Когда он вернулся, пани Туровская уже наполнила его чашку.

– Сложно было добираться, Шоно?

– Я приехал через Россию. Никаких проблем.

– Я разрешаю тебе жить у меня.

– Большая честь,– Шоно кивнул,– очень большая.

– У меня есть свободная комната.

– Я думаю,– Шоно повернулся к Марине,– Надо объяснить вашей внучке, что здесь происходит.

Девушка невольно отодвинулась.

– С этим всё просто. Марыся, неси то, что ты принесла.

Марыся поднялась и отправилась в прихожую. Ноги у неё еле сгибались.

Шоно обратил внимание, что она не стала включать свет в коридоре.

Она вернулась с чехлом. Теперь, когда разговоры затихли, треск снова стал слышен. И он стал ещё громче.

– Помнишь, я рассказывала про Серебряного Волка.

– Это была сказка?

– Сказка? Я никогда не говорила, что это сказка.

Марыся начала объяснять, а бабушка слушала и старалась не морщиться.

У одноклассниц тоже были бабушки. В этом, конечно, нет ничего удивительного. И вот одной из одноклассниц, Гусак её фамилия, бабушка рассказала как-то историю, которая случилась "ещё при панах" (пани Туровская даже не поморщилась) буквально в соседней деревне, может в Чернях, а может и в Ковердяках. История была очень драматичной и правдоподобной – если не считать того, что целиком совпадала с либретто оперы Россини "Сорока-воровка". Конечно, бабушка одноклассницы никогда не бывала в опере. Но это же не делает историю правдой!

– Доставай!– скомандовала старуха.

– Но…

– Это лучше всего доказывает. Доставай!

Девушка чиркнула молнией и медленно извлекла из футляра длинный церемониальный меч.

На эфесе был красный кружок с гербом – меч между двух развёрнутых полумесяцев. Длинное лезвие отливало белизной и брызгало искрами.

– Осторожно! Ковёр!

Старуха перехватила меч рукоять и решительно, по-хозяйски развернула к себе.

– То ест вильк,– прошептала он,– Чуе, чуе!

Она повернулась к ребятам.

– Ходзьмы!

– Почему от него летят искры?– спросила Мария,– Я никогда такого не видела. Я в автобусе чуть с ума не сошла, боялась, что загорюсь.