Расследование

Я посмотрел на него безучастно и промолчал. После всего случившегося это уже не имело никакого значения. Он явно пообщался со свидетелями, ожидавшими вызова. Они убедят кого угодно. Впрочем, владельцы лошадей и в обычных обстоятельствах отличались непредсказуемостью. Сегодня они доверяют жокею как родному, назавтра подозревают его во всех смертных грехах. Их доверие покоится на зыбком фундаменте. Джессел разом позабыл, сколько я для него выиграл призов, стоило мне проиграть один-единственный.

Я отвел взгляд от его враждебной физиономии и почувствовал на своем плече более дружескую руку. Это был Тони, поехавший со мной, вместо того чтобы тренировать своих лошадей.

– Пошли, – сказал он. – Поскорей уйдем отсюда!

Я кивнул, прошел вместе с ним в лифт, а когда мы спустились вниз, двинулся к выходу. На улице толпилась шайка газетчиков, поджидавших Крэнфилда с блокнотами на изготовку. При виде этих людей я остановился как вкопанный.

– Подождем, пока они рассеются, – предложил я.

– Они не уйдут, пока не сожрут тебя.

Мы стояли в замешательстве, и я услышал, как меня окликнули:

– Хьюз!

Я не обернулся. Решил, что могу позволить себе сейчас быть невежливым. За спиной я услышал звук шагов. Лорд Ферт. Вид утомленный.

– Хьюз, бога ради, скажите мне: зачем вы это сделали?

Я окинул его каменным взглядом.

– Я ничего не делал.

Он покачал головой:

– Но все данные...

– Объясните мне... – грубо перебил я его, – почему такие достойные люди, как стюарды, охотно поверили в явную ложь?

С этими словами я отвернулся от него. Кивнул Тони и двинулся к выходу. Плевать мне на газетчиков. Плевать на стюардов и на Джессела. И на все, что связано со скачками. На крыльях злобы я вылетел на улицу и пронесся еще ярдов пятьдесят по Портман-сквер, пока гнев не превратился в боль и мы не погрузились в такси, которое поймал Тони.

Тони с грохотом поднялся по лестнице. Я услышал, как он крикнул:

– Ты дома, Келли?

Я слез с кровати, встал, потянулся, вышел в гостиную и включил свет. Он стоял в дверях, смущенно моргая, его руки были заняты подносом с едой.

– Поппи настояла, – пояснил он. Тони поставил поднос на стол и снял салфетку, которой он был накрыт. Поппи прислала горячий пирог с курятиной, помидоры и полфунта сыра бри. – Она утверждает, что ты два дня не ел.

– Наверное, так оно и есть.

– Тогда наваливайся. – Он заученным движением взял бутылку с виски и щедро наполнил два стакана. – И попробуй все это – хотя бы из любопытства.

Я взял стакан, сделал глоток и почувствовал, как в груди потеплело. Первое ощущение всегда самое приятное. Тони одним движением хлопнул свою порцию и стал наливать по новой.

Я съел пирог, помидоры и сыр. Голод, который все это время заглушали переживания, теперь свернулся калачиком и заснул.

– Ты можешь еще немного побыть у меня? – спросил я.

– Естественно.

– Хочу рассказать тебе о расследовании.

– Давай, – отозвался он не без удовольствия. – Я давно этого жду.

Я поведал ему все, что произошло на заседании Дисциплинарного комитета, почти слово в слово. Все до мелочей намертво врезалось мне в память, как случается при серьезных потрясениях.

Тони отреагировал однозначно:

– Тебя подставили.

– Это точно.

– Неужели это сойдет гадам с рук?

– Пока они в большом порядке.

– И ты, значит, никак не мог доказать...

– Вчера мне ничего не пришло в голову такого... Всегда самые лучшие ответы придумываются потом, когда все позади и поезд ушел.

– Что бы ты спросил их сегодня?

– Во-первых, для начала я бы, наверное, пожелал узнать, по чьему распоряжению этот самый Оукни рыскал в моей квартире. Он сказал, что действовал по инструкциям. Отлично – кто дал ему эти инструкции? Вчера я не удосужился спросить об этом. Сегодня я вижу, что в этом-то вся суть...

– Ты решил, что его уполномочили стюарды?

– Черт его знает! Я вообще об этом как-то не подумал. Я был в таком скверном состоянии, что голова совершенно отказывалась работать.

– Может, все-таки он сделал это по просьбе стюардов?

– Вряд ли. Теоретически они могли, конечно, послать такого сыщика, но, скорее всего, они никого не посылали и, уж конечно, вряд ли вручили ему пятьсот фунтов, поддельную записку и велели сфотографировать их где-то на самом видном месте в моей квартире. Но именно так он и поступил. Кто же приказал ему это?

– Даже если бы ты спросил его, он вряд ли удовлетворил бы твое любопытство.

– Пожалуй, ты прав. Но мой вопрос, однако, мог заставить стюардов немного задуматься.

Тони покачал головой:

– Он все равно сказал бы, что нашел деньги за портретом. А ты бы сказал то, что и так сказал: ты их туда не клал. Его версия против твоей. Никакой разницы.

Он угрюмо уставился в свой стакан. Я столь же угрюмо – в свой.

– Какой подлец Чарли Уэст! – сказал я. – И его они взяли в оборот.

– Ты ведь не говорил: «Притормозим, ребята»?

– Тогда – нет. Но я сказал эти слова в той жуткой скачке двухлеток в Оксфорде недели за две до «Лимонадного кубка», когда пришлось отменить две последние скачки из-за снега. Мой жеребенок оказался плохим прыгуном – старик Элмонд так и не научил его брать барьеры, да и половина лошадей тоже никуда не годилась, поэтому основная группа оказалась в двадцати корпусах от четверки, которая чего-то стоила. Шел снег с дождем, было скользко, и мне совершенно не хотелось заканчивать гонку на носилках с переломами, поэтому, когда мы оказались вдалеке от трибун, я и крикнул: «О'кей, притормозим, ребята!» – и те, кто меня слышал, с удовольствием притормозили и закончили скачку куда медленней, чем могли. На результате это все равно никак не отразилось, но я действительно произнес эти слова. Более того, Чарли Уэст действительно их слышал. Просто он перенес их из одной скачки в другую.

– Мерзавец!

– Это точно!

– А может, никто специально его и не обрабатывал. Может, он просто решил, что, утопив тебя, он, глядишь, получит пару-тройку лишних лошадей.

Я обдумал эту гипотезу и отрицательно покачал головой:

– Вряд ли он настолько подл.

– Кто знает. – Тони докончил виски и рассеянным жестом снова наполнил стакан. – Ну а этот букмекер?