Когда заканчиваются сны

Пока она говорила всё это, я стал чувствовать себя не очень хорошо, мне как будто не хватало воздуха. Я слез со стремянки и присел на одну из её ступенек. Майя подошла ко мне и погладила по плечу.

– Я что-то не то сказала? Наверное, мне не стоило этого говорить. Ты только успокойся, всё это длилось не больше пяти минут и никто, кроме нас, этого не видел, а потом ты потерял сознание, и мы вызвали скорую. Как ты себя чувствуешь? – участливо спросила она.

– Я в порядке. Спасибо, Майя, что рассказала. Это очень важно для меня. А что Кристиан?

– Знаешь, он был очень спокоен, когда это произошло. Он не был испуган, как я и не пытался тебя успокоить. Мне показалось, что поначалу он был очень удивлён чему-то, а потом он осторожно взял у тебя из рук папки, положил их рядом на стол и просто смотрел на тебя. Сперва я не понимала, почему он вот так просто стоит и смотрит, но потом, на какое-то мгновение, он посмотрел на меня, и я увидела этот взгляд – взгляд, которым он смотрел на тебя, взгляд полный сочувствия, сострадания и одновременно с этим пронизывающий и глубокий. Ты продолжал говорить, что-то на санскрите, я знаю, он говорит на этом языке прекрасно, но он молчал, изредка удивлённо посматривая в мою сторону, а ты всё говорил и говорил, стоял на коленях перед ним и плакал. А потом он вдруг что-то крикнул тебе, и ты упал в обморок.

Она замолчала, я тоже молчал. Я был удивлён и немного напуган, ведь я ничего из этого не помнил.

– Майя, могу я тебя попросить?

– Да, конечно.

– Не говори пока Кристиану, что я расспрашивал тебя о том дне. Хорошо?

Она опять погладила меня по плечу.

– Хорошо, я не скажу. Ты, как себя чувствуешь?

– Уже легче. Давай попьём чаю и продолжим работу.

– Конечно, давай прервёмся.

Мы пили чай у неё в кабинете, но я не проронил почти ни одного слова, мне было о чём подумать. Похоже, Кристиан пощадил мои нервы и не стал рассказывать о том событии так подробно. Но что он скрывает ещё? “Очевидно, что в блокноте могут быть ответы и на эти вопросы, – решил я. – После работы обязательно продолжу его чтение”. И весь оставшийся день я не находил себе места, так хотелось узнать, что же там написано, но только под вечер, добравшись до своего номера в гостинице, приступил к его переводу.

17 марта

Не знаю, почему я раньше так переживал? Сейчас я вошёл в хороший рабочий ритм: восемь часов работаю над переводами, часов шесть сплю, а остальное время посвящаю практике дыхания и гуляю в парке, общаюсь с коллегами и друзьями, изучаю языки. Чувствую себя великолепно!

20 марта

Опять вернулось ощущение чьего-то присутствия. Прекратил все дыхательные практики, но не помогло. Это ощущение сопровождает меня постоянно. Подожду ещё немного, если ощущение не пройдёт, возможно, опять обращусь к доктору. После небольшого перерыва вернулся к переводу: вычитываю ошибки и неточности. Комментарии так же требуют доработки.

22 марта

Никуда я не пошёл. Это было ощущение не чьего-то присутствия, всё гораздо тревожнее. Я вдруг понял, что это тоже я и присутствую во всех событиях как бы со стороны. Настоящее раздвоение. Если бы не ясность ума, которую я ощущаю, то подумал бы, что спятил. Но абсолютно точно могу утверждать – это раздвоение только начало, но ни в коем случае не сумасшествие. Продолжил практиковать, оставленные ранее упражнения. С нетерпением жду развития.

26 марта

Я всё понял! Это невероятно! То, что я узнал о себе – невероятно… Просто невероятно! Этого не может быть!

28 марта

Думаю, это последняя запись. Не могу писать. Да и зачем? Начальная эйфория прошла сразу после того, как узнал всё до конца. Наверное, хорошо, что не могу понять всех подробностей. Надо будет расспросить К., ведь если он здесь, то должен помочь.

30 марта

Я смирился, но может что-то ещё можно сделать? Я закончил с переводом текста и комментариями к нему. Может быть это хоть чего-то стоит? Я в отчаянии. Это знание тяжелейшее из всех.

7 апреля

Мне не стало легче, но, возможно, А. дарует мне забвение. Всё же в этих мирах нет никого могущественнее неё. Надо будет уничтожить этот блокнот. Как только выйду из клиники, сожгу его.

12 апреля

Уезжаю в Индию. Оказывается, забвение – это не так просто. Больше писать не о чем.

Здесь основной текст заканчивался. Ниже моим почерком и разными чернилами были оставлены комментарии.

Это что за бред? Кто это всё написал? Кто бы это ни сделал – это плохая шутка!

Может быть это просто такая заготовка для книги? Я что хочу написать книгу? Как-то сумбурно написано. Зачем тогда засунул этот блокнот так далеко?

Я понял! Это розыгрыш. Кто бы меня не пытался разыграть, знай, я тебя раскусил. И не надо подсовывать мне этот блокнот ещё раз!

“Вот так ничего себе, – подумал я. – Значит, я читал этот блокнот не один раз, но даже этого не помню. Неужели у меня случился такой нервный срыв, что это выразилось такой психологической травмой. Или это происходит по какой‑то другой причине? Значит ли это, что я опять всё забуду? С другой стороны, что тут забывать?” И всё-таки у меня появилось стойкое ощущение, что чего-то в этой истории не хватает, что-то очень важное не написано. Я взял ручку и написал:

25 октября

Нет, этот блокнот не розыгрыш. И я знаю у кого спросить о пустых строках.

Я отложил блокнот. Спать не хотелось. Лёжа в кровати, я долго смотрел в тёмный потолок с обрывками тусклого света уличных фонарей и думал, сон всё не шёл и только под утро мне удалось немного поспать. А уже утром, прежде чем встать с кровати, я потянулся, да так, что что-то щёлкнуло в спине: боли не было, но какой-то дискомфорт ощущался. Поэтому решил сделать несколько асан и осторожно сполз с кровати. Я расположился на полу и уже через пол часа чувствовал себя относительно хорошо, как будто и не было бессонной ночи, после чего отправился на работу.

Работа в филиале шла своим чередом, мы иногда разговаривали с Кристианом по разным рабочим вопросам, но тему того, что произошло со мной два года назад я не поднимал, словно что-то останавливало меня и не давало решиться, и его, похоже, это тоже устраивало.

А через несколько дней, осматривая вместе с Оттавио очередные стеллажи, я нашёл картонную коробку. Там, где должна была быть приклеена этикетка с номером и описанием, было пустое место, а внутри находилась то ли шкатулка, то ли просто куб, украшенный резьбой. Он был довольно большой, длина грани около двадцати сантиметров, но поразительно лёгкий и весь испещрённый надписями. Едва я увидел его, как что-то непонятное случилось со мной: руки будто ослабели, холодный пот выступил на спине, и я почувствовал себя плохо. Я закрыл коробку и отдал её Оттавио. Кабинет директора филиала находился неподалёку, и я отправил Оттавио к нему вместе с коробкой, чтобы он расспросил, есть ли по этой единице хранения какие-нибудь документы. Я не думал, что директор сможет нам помочь, всё-таки он не мог знать о каждой единице хранения, но может быть он мог подсказать, где есть какие-либо записи по нему. Как рассказал потом Оттавио, в кабинете, кроме директора, также находились Кристиан и Майя. Вопрос о загадочной коробке он адресовал и им тоже, может быть они встречали его описание в бумагах, с которыми работали. Но директор ответил, что ничего не знает и, возможно, что это один из тех предметов, которые привезли им год назад из другого филиала, так же попавшего под закрытие. Кристиан сказал, что у него в кабинете есть документы по перемещённым из другого филиала предметам. После чего, заглянув в коробку, он попросил поставить её на стол, а мне велел передать, чтобы я заглянул к нему позже, может быть он найдёт что-нибудь в бумагах.