Игра без козырей

Когда мы взвились в прыжке, ослепительная вспышка ударила мне в глаза. Белый, слепящий, бьющий в мозг свет! День разлетелся на миллионы искр, окружающий мир вспыхнул жарким пламенем, будто солнце упало на землю.

Я почувствовал, что Ривелейшн падает, и инстинктивно скатился с его спины, ослепший и беспомощный. Потом резкий удар о землю, и зрение понемногу вернулось. После яркого света – почти полная темнота, пасмурный ноябрьский день.

Я вскочил на ноги раньше, чем Ривелейшн, все еще держа поводья. Он поднялся, недоумевающий, пошатывающийся, но целый и невредимый. Я потянул его вперед, чтобы он немного пробежал, и убедился, что, к счастью, ноги не повреждены. Теперь оставалось только побыстрее вспрыгнуть в седло, а это оказалось чертовски трудно. С двумя здоровыми руками я даже не замечал, как взлетал на спину лошади, а теперь только с третьей попытки вскарабкался на Ривелейшна, уронив поводья и больно ударившись животом о переднюю луку седла. Ривелейшн вел себя прекрасно. Он пробежал всего пятьдесят ярдов в неправильном направлении, прежде чем я пришел в себя, подобрал поводья и повернул его в противоположную сторону. На этот раз мы объехали открытый ров и другие препятствия стороной. Сначала проскакали по краю дорожки, потом медленным шагом пересекли дорогу, но повернули не в центр полукруга, где утром прятались, а к ограде, отделяющей ипподром от главной автострады, ведущей в Лондон.

Уголком глаза я видел, что Чико по траве бежит ко мне. Я помахал ему рукой, в которой были поводья, и остановился, поджидая его.

– Мне послышалось, будто ты говорил, что чертовски здорово ездишь верхом, – переводя дыхание, выпалил он.

– Угу, – вздохнул я, – когда-то я так считал.

– Ты упал. Я видел. – Он внимательно оглядывал меня. – Ты упал, как сосунок.

– Если ты смотрел внимательно... упала лошадь. Надеюсь, не будешь спорить? Это большая разница. Очень важная для жокея.

– Глупости, – фыркнул он. – Я видел, как ты упал.

– Пойдем. Нам надо кое-что найти. – Я объяснил Чико, что имею в виду, и направил Ривелейшна к ограде. – В одном из этих бунгало. Скорее всего, в окне, на крыше или в саду.

– Подонки! – взорвался Чико. – Грязные подонки!

Я не собирался с ним спорить.

Найти то, что мы искали, было нетрудно, предстояло пройти не больше ста ярдов. Мы шли вдоль ограды по направлению к Лондону, и тщательно осматривая каждое дерево в саду и каждый дом. Недоумевающие, вопрошающие лица местных жителей глядели нам вслед.

Чико увидел первым. На верхней голой ветке дерева в глубине предпоследнего сада. Машины неслись по шоссе всего в десяти ярдах от нас, и Ривелейшн начал беспокоиться, намекая, что хотел бы вернуться на скаковую дорожку.

– Вот! – Чико показал вверх.

Я поднял голову, стараясь преодолеть несильное сопротивление лошади. Вот оно – безукоризненно отполированное зеркало высотой пять футов и шириной три фута...

– Подонки! – еще яростнее повторил Чико.

Я кивнул, потом спешился и повел Ривелейшна в глубь ипподрома, где шум машин не нервировал его. Привязав лошадь к одному из препятствий, я присоединился к Чико. Мы перешли лондонское шоссе и направились к первому ряду бунгало.

Когда мы позвонили, открыли сразу двое, наверное, муж и жена. Пожилые, любезные, безобидные, они вопросительно смотрели на нас. Я сразу взял быка за рога.

– Вы знаете, что у вас на дереве зеркало? – вежливо спросил я.

– Вы шутите! – Женщина улыбнулась мне, как идиоту. У нее были жидкие седые волосы. Поверх коричневого шерстяного платья она накинула замызганный черный плащ. Никакого чувства цвета.

– Пожалуйста, посмотрите сами.

– Понимаете, это не зеркало, – пробормотал ее муж. – Это плакат. Обычная реклама.

– Правильно, – поддержала его жена. – Это плакат.

– Мы согласились сдать в аренду наше дерево...

– Вообще-то за совсем небольшую сумму... Наша пенсия...

– Этот человек поставил раму...

– Он сказал, что скоро вернется с плакатом...

– Религиозным. Ради доброго дела...

– Иначе мы бы не согласились...

– По-моему, это не самое удачное место для плаката – нетерпеливо перебил Чико. – Дерево стоит в глубине сада, и его загораживают другие деревья. У вас это не вызвало подозрений?

– Я было подумал... – начал мужчина, переминаясь с ноги на ногу в потрепанных войлочных шлепанцах.

– Но раз ему хотелось заплатить за аренду именно этого дерева, вы не стали его отговаривать, – закончил я за него. – Почему лишний фунт или два должны получить ваши соседи, а не вы?

Супругам явно не понравилась такая прямота, но они не возражали.

– Пойдемте посмотрим, – предложил я.

Они двинулись за мной по узкой тропинке между стеной бунгало и садом. Дерево стояло между домом и оградой ипподрома, и солнце освещало его голые, без листьев, ветви. Мы увидели деревянную заднюю стенку зеркала и веревку, которая прикрепляла его к стволу. Пожилая пара обошла дерево и недоуменно уставилась на зеркало.

– Он сказал, что это рама для плаката, – повторил мужчина.

– Хорошо, – пытаясь сохранять спокойствие, согласился я. – Вероятно, здесь и будет плакат, раз он так сказал. Но в данный момент, как вы видите, это зеркало. И оно направлено прямо на скаковую дорожку. А вы знаете, как ярко отражают зеркала солнечный свет? Может быть небезопасно, если зайчик от зеркала ударит кому-нибудь в глаза. Поэтому мы пришли спросить, не будете ли вы возражать, если мы передвинем его?

– Боже мой, конечно! – воскликнула женщина, встревоженно глядя на наши костюмы для верховой езды. – Невозможно смотреть скачки, если свет бьет в глаза.

– Правильно. Так вы не возражаете, если мы чуть-чуть повернем зеркало?

– Папа, по-моему, это ничего не испортит? – с сомнением обратилась она к мужу.

Он махнул рукой. Чико спросил, как зеркало подняли на дерево. Этот человек принес с собой лестницу, а у них лестницы нет, ответили супруги. Чико пожал плечами, подвинул меня к дереву, поставил одну ногу мне на бедро, другую – на плечо, и через секунду взобрался, будто белка, на голую ветку. Пожилая пара от удивления раскрыла рты.

– Давно оно здесь? – спросил я. – Когда тот человек привязал зеркало к дереву?