Осколки

Глава 2

Дракон в нашей гостинице действительно обитал, точнее, драконица: грозная управляющая. Но именно благодаря ей я мог появляться и исчезать в гостинице как бы незамеченным. Отчасти я был обязан этим коллекции маленьких стеклянных зверюшек, выстроившихся на ее туалетном столике, отчасти – тому, что временами она предлагала мне переспать с ней. Временами я даже соглашался. Однако стеклянные зверюшки были не столько боевыми трофеями, сколько утешительными призами: по счастью, почтенная дама готова была мириться с тем, что тридцатилетняя разница в возрасте – достаточный для меня повод, чтобы отказаться. Однако она никак не могла расстаться с привычкой прилюдно называть меня «милок», что само по себе достаточно раздражало. Насколько мне было известно, половина Бродвея была уверена, что она кушает меня на завтрак с яичницей.

Но, как бы то ни было, я занял номер Ллойда Бакстера, и никто мне и слова не сказал. Поутру я собрал его вещи и, объяснив драконице, что произошло, договорился, что их отправят в больницу. Потом я пересек улицу и вошел в свою мастерскую. Мартин стоял у меня перед глазами, как живой, но, увы, подавать новые идеи отказывался. Вдохновение подчиняется своим собственным законам, и я не раз обнаруживал, что подстегивать его бесполезно.

В топке печи ревело пламя. Я сидел у массивного стола из нержавеющей стали (он называется толок, или катальная плита), на котором мне надлежало отливать вечность в стекле, и думал только о Мартине. Живом, веселом Мартине, Мартине, который выигрывал скачки, который оставил мне послание на видеокассете – а я его проворонил. Где теперь эта кассета? Что на ней было? Кому она понадобилась?

Около девяти утра эти бесплодные размышления были прерваны звоном дверного колокольчика. Несмотря на то что на двери было ясно написано: магазин открывается в десять.

На пороге стояла девушка – явно не из вчерашних покупательниц: в мешковатом свитере, свисающем ниже колен, в бейсболке поверх копны мелированных волос. Мы с интересом уставились друг на друга. В ее карих глазах светилось живое любопытство, челюсть ритмично двигалась, пережевывая жвачку.

– Доброе утро, – вежливо сказал я.

– Привет-привет! – рассмеялась она. – Счастливого нового века и все такое. Это вы Джерард Логан?

Судя по говору, она была откуда-то из восточной Англии – район Темзы или, может быть, Эссекса.

– Я Логан, – кивнул я. – А вы кто?

– Детектив-констебль Додд.

– Переодетый? – удивился я.

– Смейтесь, смейтесь, – сказала она, не переставая жевать. – Сегодня, в ноль тридцать две, от вас поступило заявление о краже. Можно войти?

– Будьте как дома.

Она вступила под свет ламп, озаряющих галерею, – и засияла.

Я по привычке представил себе ее изображение в стекле – абстрактное существо, воплощение чувства и света: то самое, что я тщетно пытался сделать для Мартина.

Детектив-констебль Додд, не заметив случившегося чуда, извлекла из кармана самое обычное полицейское удостоверение, на котором была ее фотография в форме и имя – Кэтрин. Я вернул ей удостоверение и принялся отвечать на вопросы. Впрочем, полиция уже успела составить мнение по поводу этого дела. Кэтрин сказала, что я сам виноват, раз оставил валяться на видном месте мешок с деньгами. Чего же я еще ждал? А кассеты вообще воруют десятками. Увидел человек: кассета плохо лежит – так отчего бы и не взять?

– Что на ней было? – спросила она. Ее карандаш завис над страницей блокнота.

– Понятия не имею.

Я объяснил, как ко мне попала эта кассета.

– Порнография как пить дать, – сказала она резким и уверенным тоном опытного человека, уставшего от жизни. – Значит, содержание неизвестно…

Она пожала плечами.

– Вы отличили бы ее от любой другой кассеты, если бы увидели снова?

– На ней не было никаких ярлыков.

Я вытащил из мусорной корзины смятую и порванную обертку пакета и подал ей.

– Эту кассету передали мне из рук в руки, – сказал я. – Так что никаких почтовых штемпелей на упаковке тоже нет.

Она с сомнением взяла бумагу, спрятала ее в полиэтиленовый пакет, заставила меня расписаться под показаниями и запихнула все это куда-то под свой необъятный свитер.

Услышав мой ответ на вопрос о том, сколько денег было похищено, она вскинула брови. Но, судя по всему, она полагала, что я больше никогда не увижу ни этого холщового мешка, ни того, что в нем было. Конечно, чеки и выплаты с кредитных карточек останутся при мне, но большинство моих покупателей-туристов платили наличными.

Я рассказал ей о Ллойде Бакстере и его эпилептическом припадке.

– Возможно, он видел вора, – предположил я.

Кэтрин Додд нахмурилась.

– Может быть, он сам и был этим вором. Не мог ли он симулировать припадок?

– Бригада «Скорой», похоже, так не считала.

Кэтрин вздохнула.

– Сколько времени вы провели на улице?

– Колокола, «Забыть ли старую любовь?», фейерверк, новогодние поздравления…

– Короче, около получаса? – Она заглянула в свой блокнот. – На станцию «Скорой помощи» вы позвонили в ноль двадцать семь.

Кэтрин принялась бродить по торговому залу, разглядывая маленькие яркие вазочки, клоунов, яхточки, рыбок и лошадок. Она взяла в руки ангелочка с нимбом, посмотрела на ценник, приклеенный к его ногам, неодобрительно покачала головой. Широкая прядь волос упала ей на лицо, подчеркивая его сосредоточенное выражение, и я снова отчетливо увидел острый аналитический ум, скрывающийся за расхлябанной хипповской внешностью. Кэтрин была полицейским до мозга костей и не стремилась демонстрировать и подчеркивать свою женственность.

Она решительно поставила ангелочка обратно на полку, захлопнула блокнот и спрятала его, всем своим видом давая понять, что расследование завершено, невзирая на отсутствие результатов. Рабочая ипостась констебля Додд собралась покинуть мой магазин.

– Зачем? – спросил я.

– Что – зачем? – Она была полностью поглощена сменой роли.

– Зачем вам этот огромный свитер и бейсболка?

Она бросила в мою сторону внимательный, насмешливый взгляд и снова обратилась к внешнему миру.