Блудные братья

— Хорошо, господин губернатор, — сказал Кратов. — Теперь быстренько скажите, что мне можно, а что нет, и я не стану вас более обременять своим присутствием.

— Странный вопрос, — хмыкнул Грегор. — Вы же взрослый, значит — делайте, что хотите. Ну, я не знаю… Купайтесь, загорайте. Только постарайтесь не покидать территорию Фермы.

— Это почему?

— А потому, что вся остальная территория как была, так и остались дикими джунглями Индокитая. И здесь даже водятся ядовитые змеи. Вы умеете обращаться с ядовитыми змеями?

— И с неядовитыми тоже… не умею.

— Ну вот, видите! Так что если вас укусит какой-нибудь «элафе мандарина»… — Грегор замолчал и выжидательно посмотрел на Кратова.

— … я сей же секунд обращусь к вам, док, — закончил тот.

— Мимо, — равнодушно сказал Грегор. — Дайте ему по башке и протрите место укуса своим любимым одеколоном. С остальным защитные силы вашего организма управятся сами. Это мандариновый полоз, очень красивый, но совершенно безвредный. И с какой стати ему вас кусать? Разве вы крыса?

— Полагаю, нет, — сказал Кратов с облегчением.

Кем-то забытый гравискейт был небрежно прислонен к высокой жердяной ограде. Индикатор готовности на загнутом кверху носке (что делало его похожим на лыжу для могула или скорее на позабытую джинном персидскую туфлю семидесятого размера) едва заметно тлел.

— Можно я возьму это? — спросил Кратов в пространство. Не дождавшись ответа, он подхватил скейт подмышку и бодро зашагал вдоль ограды. Оттуда доносились невнятные басовитые звуки темного происхождения. Жесткая, не то подстриженная, не то объеденная трава, хрустела под ногами. Какое-то время над головой кругами летала фантастических размеров красная с черным бабочка. Кратов даже попытался с нею заигрывать, но вскорости отвлеклась на прилепившиеся к стволу дерева нежно-розовые цветы (каждый величиной с суповую тарелку и соответственно пахнущий, кстати, чем-то вроде перестоявших щей). А на место бабочки заступили мелкие, но чрезвычайно шумные, наглые и тоже ярко размалеванные мухи.

Для своих упражнений Кратов выбрал лужайку поровнее. Стыдливо озираясь, установил одну ногу на скейт, а другой легонько оттолкнулся. Снаряд дрогнул, ощутимо напрягся и приподнялся над примятой травой сантиметров на десять. На устойчивое парение это никак не походило. Да и равновесием здесь не пахло… Кратов спрыгнул и суетливо замахал руками, ловя с готовностью прянувший кверху скейт. Ему удалось это в самый последний момент.

Словно бы указывая на его мести в иерархии интеллектуальных ценностей, из близлежащего леса донесся глумливый ослиный рев.

Все дело заключалось в настройке. Конечно, скейт был приготовлен для перемещения по воздуху подростков, чей вес не превышал тридцати пяти — сорока килограммов. То есть примерно втрое легче Кратова. Но как его переналадить, где вскрыть и на какие сенсоры после давить, было тайной за семью печатями.

Чувствуя себя полным болваном, Кратов вертел оказавшийся бесполезным снаряд в руках. Его потуги обрести свободу передвижения в масштабах крохотного клочка тропической территории на глазах обращались в прах. Как это ни выглядело постыдным, но человек, с легкостью управлявшийся с ЭМ— кораблями, взнуздавший транспортного биотехна, практически полностью восстановивший навыки лихаческого вождения гравитров, был абсолютно бессилен сладить с паршивой летательной доской, доступной и понятной любому ребенку. «Балда ты, братец», — подумал он, в сердцах сплюнул и наладился было брести назад, на Ферму.

Но судьба, вдоволь насладившись зрелищем его мук, внезапно сжалилась и послала избавление.

Избавление имело облик младой девы, что неспешной поступью возникла из-за угла изгороди. Единственным облачением девы был мокрый черный купальник, который, впрочем, к моменту встречи был снят, тщательно выжат и небрежно переброшен через плечо. А единственным украшением — ожерелье, состоявшее из грубовато обработанных раковин, подвешенных к простенькой платиновой цепочке. Самая большая раковина — аккуратно расправленные, нежнейшие, почти прозрачные «крылья ангела» — ниспадала между тем, что каких-нибудь года два спустя можно будет назвать «роскошными грудями». Кожа девушки, словно драгоценным лаком, покрыта была ровным шоколадным загаром и усеяна блестками водяных капель. Длинные, русые, сильно выгоревшие волосы небрежно убраны назад. Блаженно прикрыв глаза и задрав к небу носик, избавление мурлыкало какую-то мелодию, одной рукой придерживая купальник, а другой намахивая в такт.

Первым побуждением Кратова было захлопнуть пасть, зажмурить гляделки, ни секунды не медля рухнуть на землю ничком, затаиться в траве и переждать, пока юная нимфа пройдет мимо и сгинет по своим нимфьим делам. Вторым побуждением — то же самое. Третьим…

Однако его уже заметили.

Нимфа остановилась, обратив на него взгляд, полный выжидательной укоризны. Нельзя было сказать, что она сильно испугалась… Затем рука ее плавно поднялась и как бы невзначай перекинула тугой жгут волос со спины вперед, слегка прикрыв одну маленькую, с молодое яблоко (на вид такую же твердую) грудь, но оставив без попечения другую. Слабая видимость стыда была соблюдена.

— Я уже не смотрю, — торопливо сказал Кратов.

«И это чистая правда! — горестно подумал он. — Хотя ничего мне так не хотелось бы… Надеюсь, моя спина внушает доверие».

Позади него после паузы, которая длилась почти вечность, раздался звук глубокого выдоха. Потом что-то влажно зашуршало.

— Не нужно в панике врываться в поселок и вопить, что в окрестностях завелись… э-э… инспекторы, — продолжал Кратов убедительным, спокойным тоном (хотя, кажется, никто вопить и не собирался). — Нужно безмятежно заниматься своими делами. Если кто-то хотел купаться и гулять в одиночестве — пускай продолжает в том же духе. Но вообще-то мне нужна помощь.

— Можно смотреть, — тихим голосом сказала дева.

— Меня зовут Константин Кратов, — назвался тот, оборачиваясь. — Я — неучтенный взрослый. Иными словами, гость Фермы и ее администрации. Мне разрешено делать, что захочу. Купаться и загорать у меня большого желания нет. Я решил поучиться летать на этой фиговине. И… вот я здесь.

— Рисса, — глядя исподлобья, отозвалась дева. Сырой купальник был надет и старательно разглажен, чтобы не скрыть, упаси бог, а выгодно подчеркнуть все достоинства фигуры.

— Ага, — не удержался Кратов, стараясь сообщить своему голосу игриво-покровительственный тон, каким взрослые разговаривают с детьми, когда хотят и доверительной беседы, и соблюсти дистанцию. — Рисса— повелительница единорогов!

«Мог бы и промолчать», — подумал он в следующий миг.

— Вообще-то меня зовут Кларисса, — спокойно сказала она. — Но все куда-то торопятся и все упрощают… А Майрону я еще припомню, чтобы не болтал языком! — прибавила Рисса без особенного ожесточения.

«Еще бы! Лет через несколько…»

— Спасибо, что не заверещала, — сказал Кратов. — Все бы решили, что я подглядывал. — Рисса нахохлилась. — А я ничего и не видел, — солгал он. Девица сделалась еще пасмурнее: что-что, а ощущать взгляды кожей она уже научилась. Кратов поспешно добавил: — Кроме «крыльев ангела». Очень красиво.

— Когда мы хотим, чтобы нас никто не видел, — промолвила Рисса благосклонно, — я имею в виду: девочки… то ходим купаться туда. — Она показала за угол, откуда явилась. — Все это знают.

— И что? — пожал плечами Кратов.

— И все равно подглядывают, — сказала Рисса. Она забрала у Кратова гравискейт. Присев на корточки, перевернула его, одним движением вскрыла невидимую крышку — оттуда на пружинке выскочила панелька с разноцветными сенсорами.

— Вы сколько весите?

— Полагаю, сто тридцать.

— Bay! — слегка удивилась Рисса и окинула Кратова оценивающим взглядом. — Тогда летайте невысоко. Поначалу будете много падать. — Упихав панельку на место и закрыв, она протянула скепт. — Или мне показать вам, как нужно летать?

— Вообще-то я довольно много летал, — сказал Кратов неуверенно. — По большей части сидя, а не стоя…