Ночь нежна

10

Около двух часов ночи Николь разбудил телефонный звонок, и она услышала, как Дик ответил с дивана в соседней комнате, звавшегося у них «ложем пыток».

– Oui, oui… mais a qui est-ce que je parle?… Oui…99 – У него сразу сон прошел от удивления. – А нельзя ли мне поговорить с одной из этих дам, господин офицер? Имейте в виду, обе они – весьма высокопоставленные особы, так что могут возникнуть серьезные политические осложнения… Да, да, уверяю вас… Что ж, будете пенять на себя…

Он встал, стараясь разобраться в услышанном, но уже внутренне понимал, что возьмет на себя все уладить, – былое обаяние, злосчастная способность привораживать людей вновь всколыхнулись в нем, взывая: «Используй меня!» И сейчас он отправится распутывать недоразумение, до которого ему нет никакого дела, только в силу привычной потребности быть любимым, возникшей давным-давно, – быть может, с той самой минуты, когда он почувствовал себя последней надеждой вырождающегося клана. При сходных обстоятельствах, в клинике Домлера на Цюрихском озере, осознав свою силу, он сделал выбор – выбрал Офелию, выбрал сладкий яд и выпил его. Всегда желавший прежде всего быть смелым и добрым, он еще больше захотел быть любимым. Так оно было. И так будет всегда, подумал он, давая отбой – телефон был старомодного образца.

После долгого молчания Николь окликнула:

– Что случилось? Кто это звонил?

Дик уже одевался.

– Начальник полиции из Антиба – там арестовали Мэри Норт и эту Сибли-Бирс. Что-то они натворили серьезное, а что именно, он не сказал, только твердил: «Pas de mortes – pas d’automobiles»100 – зато, кроме этого, видимо, все, что только возможно.

– Но с какой стати звонить тебе? Ничего не понимаю.

– Они требуют, чтобы их отпустили на поруки, а поручителем может быть только лицо, имеющее собственность в Приморских Альпах.

– Просто нахальство!

– Ничего, я поеду. На всякий случай прихвачу еще Госса…

После его ухода Николь долго ворочалась на постели, гадая, что такое могли выкинуть эти две дамы. В конце концов она все же уснула; но когда Дик вернулся – уже в четвертом часу, – сразу вскочила как встрепанная и крикнула, словно обращаясь к кому-то, виденному во сне:

– Ну что там?

– Бредовая история… – Дик присел в ногах кровати и стал рассказывать все по порядку: как он с трудом растолкал Госса, спавшего молодецким эльзасским сном, велел ему выгрести всю наличность из кассы и вместе с ним покатил в полицейский участок.

– Не желаю я ничего делать для этой англичанки, – ворчал по дороге Госс.

Мэри Норт и леди Керолайн, обе в форме французских матросов, томились на скамейке у входа в грязную тесную камеру. На лице у леди Керолайн читалось оскорбленное достоинство дочери Альбиона, ожидавшей, что весь средиземноморский британский флот немедленно поспешит к ней на выручку.

Мэри Мингетти была в полной панике и растерянности – завидев Дика, она бросилась к нему на грудь или, точней на живот, словно это было самое надежное место в данную минуту, и стала умолять его как-нибудь все устроить. В это время начальник полиции излагал Госсу обстоятельства дела, а тот неохотно слушал, колеблясь между необходимостью должным образом оценить повествовательный дар рассказчика и желанием показать, что его, бывалого служаку, ничем не удивишь.

– Это была обыкновенная шутка, – презрительно поджимая губы, сказала леди Керолайн. – Мы решили разыграть роль матросов, получивших увольнительную на берег, и две дуры девчонки поверили и пошли с нами в меблированные комнаты. А потом испугались и подняли целый скандал.

Дик слушал, не поднимая глаз, и только важно кивал, как священник в полутьме исповедальни. Он едва удерживал смех, но в то же время боролся с желанием всыпать обеим шутницам по полсотни горячих и посадить их недельки на две на хлеб и воду. Он просто терялся перед написанной на лице леди Керолайн безмятежной уверенностью, что ничего особенного не произошло, а если и произошло, то лишь из-за трусости глупых провансальских девчонок и тупости полиции; впрочем, Дик давно уже пришел к мысли, что известная категория англичан вспоена столь насыщенным экстрактом антисоциальности, что все уродства Нью-Йорка по сравнению с этим кажутся нездоровьем ребенка, объевшегося мороженым.

– Я должна отсюда выбраться, пока Гуссейн ничего не узнал, – плакалась Мэри. – Дик, ради бога, уладьте это как-нибудь – вы же всегда все умели улаживать. Скажите им, что мы сейчас же уедем отсюда, скажите, что мы готовы заплатить любые деньги.

– Я ничего платить не буду, – надменно возразила леди Керолайн. – Ни шиллинга. И позабочусь как можно скорей довести эту историю до сведения консульства в Канне.

– Нет, нет! – воскликнула Мэри. – Главное – это выбраться отсюда!

Ладно, попробую с ними договориться, – сказал Дик и тут же добавил:

– Но, конечно, без денег ничего не выйдет. – Глядя так, словно перед ним и в самом деле были две наивные шалуньи, чего он вовсе не думал, он покачал головой. – Взбредет же в голову этакое сумасбродство!

Леди Керолайн благодушно улыбнулась.

– Ваша специальность – лечить сумасшедших, не так ли? Значит, вы можете нам помочь, – а Госс, тот просто обязан.

Дик отошел с Госсом в сторону, узнать, что ему говорил полицейский чиновник. Дело выглядело серьезнее, чем казалось вначале. Одна из замешанных девушек была из добропорядочной семьи. Родители негодовали или делали вид, что негодуют; с ними нужно было достигнуть какого-то соглашения. Вторая была обыкновенная портовая девка, тут все обстояло проще. Но так или иначе, если бы дошло до суда, то, по французским законам, леди Керолайн и Мэри грозило тюремное заключение или в лучшем случае высылка за пределы страны. Положение еще осложнялось тем, что местные жители по-разному относились к приезжим иностранцам; одни наживались на них и потому были настроены снисходительно, другие роптали, видя в них виновников растущей дороговизны. Госс изложил Дику все эти соображения. Дик выслушал и приступил к дипломатическим переговорам с начальником полиции.

– Вам должно быть известно, что французское правительство заинтересовано в притоке туристов из Америки – настолько, что этим летом издан даже специальный указ, запрещающий арестовывать американцев, кроме как в особо серьезных случаях.