Страница 108 из 137
Дик взял телефонную трубку и услышал голос Франца.
– Но зачем же было говорить Николь? – возмутился он.
– Это Кэтс сказала ей по неосторожности.
– Моя вина, конечно. Ничего нельзя рассказывать женщинам раньше времени. Ну ладно, я ее встречу на вокзале… Слушайте, Франц, произошла фантастическая вещь – старик встал и уехал.
– Орехов? Не понимаю, что вы сказали.
– У-е-хал. Я говорю, старик Уоррен уехал.
– Что же тут особенного?
– Да ведь он чуть ли не умирал от коллапса, – и вдруг собрался и уехал… наверно, в Чикаго… не знаю, сиделка прибежала сюда… не знаю, Франц, – я сам только что услышал об этом… позвоните мне позже.
Почти два часа Дик потратил на то, чтобы задним числом проследить за действиями Уоррена. Воспользовавшись паузой при смене дневной и ночной сиделок, больной спустился в бар, где наспех проглотил четыре порции виски, расплатился за номер бумажкой в тысячу долларов, сдачу с которой велел переслать по почте, и отбыл – по всей вероятности, в Америку.
Попытка Дика вместе с Данже настигнуть его на вокзале привела только к тому, что Дик разминулся с Николь. Он встретил ее уже в вестибюле отеля – она казалась утомленной, и при виде ее поджатых губ у него тревожно екнуло сердце.
– Как отец? – спросила она.
– Гораздо лучше. В нем, видно, таился еще немалый запас сил. – Дик помедлил, не решаясь сразу ее огорошить. – Представь себе: он встал с постели и уехал.
Ему хотелось пить – в беготне он пропустил время обеда. Он повел изумленную Николь в бар, и когда, заказав коктейль и пиво, они расположились в кожаных креслах, он продолжал:
– Очевидно, лечивший его врач ошибся в прогнозе – а может быть, и в диагнозе. Не знаю, у меня даже не было времени подумать.
– Так он уехал?
– Да – успел к вечернему поезду на Париж.
Они помолчали. Глубоким, трагическим безразличием веяло от Николь.
– Сила инстинкта, – сказал наконец Дик. – Он действительно был почти при смерти, но ему напряжением воли удалось включиться в свой прежний ритм – медицине известны такие случаи, – это как старые часы: встряхнешь их, и они по привычке снова начинают идти. Вот и твой отец…
– Не надо, – сказала она.
Но Дик продолжал свое:
– Его основным горючим всегда был страх. Он испугался, и это придало ему силы. Он, наверно, проживет до девяноста лет.
– Ради бога, не надо, – сказала она. – Ради бога, – я не могу больше слушать.
– Как хочешь. Кстати, дрянной мальчишка, из-за которого я сюда приехал, безнадежен. Завтра утром мы можем ехать домой.
– Не понимаю, зачем – зачем тебе все это нужно, – вырвалось у нее.
– Не понимаешь? Я тоже иногда не понимаю.
Она ладонью накрыла его руку.
– Прости, Дик, я не должна была так говорить.
Кто– то притащил в бар патефон, и они посидели и помолчали под звуки «Свадьбы раскрашенной куклы».