Завод войны

«Женьева?»

Женщина казалась напуганной; она подняла голову, встретившись с Трентом недоуменным взглядом. Нет, она не была мертвой сестрой Трента. Сходство ограничивалось короткими светлыми волосами, тщедушной фигуркой, черными тенями для век и черной губной помадой — если только это не была специально окрашенная кожа. Женщина увела мальчика, бросив на Трента последний безнадежный взгляд. Пытаясь игнорировать заворочавшееся в груди незнакомое чувство, Трент занялся изучением сдерживающих его ремней. Они оказались из прозрачного пластика с проглядывающей внутри проволокой, так что разорвать их, пожалуй, не удалось бы, даже с его возможностями выходца с планеты с повышенной силой тяжести. Но кресло из прессованного волокна не казалось таким уж прочным.

— Мальчик — мой сын, — произнес Тэйкин.

А женщина — она была женой Тэйкина и не стоила упоминания? Трент сосредоточил внимание на помосте и уже ясно видимой фигуре на нем. Тэйкин, пожалуй, зашел в своей трансформации дальше всех «моллюсков», виденных Трентом за всю его жизнь. Тэйкин сидел на корточках на прадорских ногах, выступавших из–под прадорского панциря. Когда же «моллюск» чуть приподнялся, чтобы махнуть клешней в сторону двери, Трент заметил под панцирем смутный абрис человеческого тела, распяленного, как препарируемая лягушка. Сильно удлиненная шея, изгибаясь, тянулась к тоже прикрытой панцирем голове наверху. Перед остатками человеческого лица скрежетали жвала — нижняя челюсть отсутствовала вовсе, вместо удаленного носа темнела глубокая впадина. Над макушкой возвышались глаза на стебельках, но выглядели они слепыми протезами, декорацией–фальшивкой.

— Его трансформация будет полной и безошибочной, — добавил Тэйкин.

Трент поморщился, сам удивившись своей реакции.

«Моллюск» вонял. Запахи разложения человеческого тела, гнилой рыбы, дерьма и мочи пропитали помещение, которое — Трент осознал это только сейчас — являлось подобием святилища отца–капитана, вплоть до ряда шестигранных экранов позади Тэйкина. Собель заметил, как что–то мелькнуло у стены, — и по спине его побежали мурашки. Вот уж только корабельных вшей ему не хватало — сейчас, когда он не в состоянии пошевелиться. Потом он вспомнил, какими чистыми были другие отсеки корабля Свёрла и как он поразился, заметив там не вшей, а наоборот, одних лишь государственных роботов–уборщиков.

— Пришла пора всем моим детям достичь совершенства, от которого меня самого отделяют считаные дни, — заявил Тэйкин.

Трента передернуло при мысли о только что бывшем тут ребенке и напуганной человеческой женщине, при виде которой у него кольнуло в груди. Он вспомнил женщину — «моллюска», притащившую его сюда, о том, как она сказала «Я доставлю тебя к отцу»… Выходит, этой смеси человека и прадора, с его разлагающимися тканями, с гноем, сочащимся из суставов, с двумя иммунными системами, сражающимися друг с другом, остались считаные дни до достижения совершенства? Трент внезапно почувствовал, как под правым предплечьем что–то хрустнуло, и правая ножка кресла вроде бы зашаталась, отделяясь от крепления.

— Понимаешь, — продолжал Тэйкин, — ты был с Изабель Сатоми и видел, как она достигла своей формы совершенства. Твои знания нужны нам.

Да, Трент был с Изабель Сатоми, когда она превращалась в капюшонника. И единственное, что он знал наверняка, — это то, что человеческий разум иногда не в силах приспособиться — он просто ломается.

— И я бы хотел, чтобы ты присоединился к нам, Трент Собель.

«Ни за что на свете, чертов придурок…»

Только стоит ли говорить это вслух — прямо сейчас? Нет, лучше до поры до времени немного подыграть ему, по крайней мере пока не освободятся ноги и руки.

Трент задумчиво кивнул:

— Интересное предложение. Конечно, я восхищаюсь прадорами и всем, что имеет к ним отношение, и понимаю, чего вы пытаетесь достичь. Но мне нужно знать больше. Кроме того, любопытно, почему ты счел необходимым связать меня.

— Что еще ты желаешь знать? — спросил Тэйкин. — Кстати, связан ты потому, что опасен. И сейчас сделаешь первый шаг по нашему пути, добровольно или нет — неважно.

Из–за спины Трента выступила женщина — «моллюск», толкавшая взгроможденный на тележку–пьедестал автодок, от которого на глазах Трента что–то отсоединила. Собель узнал две вещи: запечатанный контейнер с нанокомплексом и распылитель — к нему она контейнер приладила.

— Я же сказал, что хотел бы узнать больше, — напомнил Трент.

— Ты узнаешь больше, когда начнешь отращивать панцирь, — ответил Тэйкин. — Причастность приходит в процессе становления.

Пришло время действовать. Трент что было мочи рванулся вперед. Кресло отделилось от пола и развалилось. Собель перекатился, расшвыривая обломки, и, еще не избавившись от пут, кувыркнулся к автодоку. Ухватившись за пьедестал, он ухитрился кое–как подняться на ноги, вцепился в аппарат и с силой толкнул его прямо в грудь женщине. Он услышал треск ее панциря, затем вялое бульканье — и «моллюск» упала на спину. Трента замутило, он не собирался причинять ей серьезный вред. А потом на него набросились другие, стоявшие все это время позади «моллюски».

Он метнул автодок в человеческую голову, нелепо торчавшую из дисковидного панциря, услышал, как ломается шея, увидел, как эту голову перекосило. Человека такой удар парализовал бы, но это существо просто отбежало в сторону, похоже, все еще управляя своими прадорскими членами. Ужас собственных поступков охватил Трента. Да что же, к дьяволу, с ним такое? Это же бой за выживание, откуда такие идиотские реакции? Более для того, чтобы избавиться от смертоносного оружия, Трент швырнул автодок в еще одного «моллюска» со станнером — «перечницей» в человеческой руке. Ружье отлетело, автодок упал на пол. На левом запястье Трента сомкнулась клешня — но он схватил ее правой рукой и дернул, дернул сильно, вырывая из сустава, вонючие желтые брызги окропили лицо.

«Ох, пожалуйста, нет…»

Он отшатнулся, съежившись, упал на обломки кресла, от которых не успел избавиться, и еще одна клешня обрушилась на его затылок. Хлопнул станнер — и правая рука Трента онемела. Он ткнул наугад кулаком левой, почувствовал, как под ним что–то сломалось, — и резко отдернул руку, спрятав ее под мышкой — словно обжегшись. Затем на него посыпались удар за ударом, а клешня сомкнулась на шее. Трент на миг потерял сознание, а когда пришел в себя, почувствовал, как «моллюски» связывают ему руки за спиной и обматывают ноги новыми ремнями.

— К остальным, — приказал Тэйкин.

И они за шкирку поволокли его по полу, люди — «моллюски» были везде, женщина шагала рядом, прижав бронированную руку к груди. Она кашляла, то и дело сплевывая комки черной слизи. Трент обрадовался — она жива — и понадеялся, что повреждения не опасны.

— Вот… псих, — выдавил Трент, на секунду усомнившись, говорит ли о Тэйкине или о себе самом.

— Отец… — откликнулась женщина.

— Какого хрена… ты слушаешься… его?

— Мы должны повиноваться.

Его швырнули в клетку, захлопнув и заперев решетчатую дверь. Здесь были и другие люди — нормальные государственные люди, если такое определение уместно. К Тренту подошел мужчина, вытащил из кармана микроножницы, нагнулся — и рассек путы на руках и ногах Трента, наконец–то освободив его. Трент тяжело приподнялся, сплюнул кровь и обломок зуба, сел. Оглядевшись и насчитав четырех товарищей по заключению, он задержал внимание на предмете, находившемся у самой клетки снаружи, — железном каркасе, который поддерживал огромную пузатую бутыль, наполненную беспрестанным, скользящим движением.

— Пиявки Спаттерджея, — пробормотал он и повернулся к освободившему его мужчине. — Это же бессмысленно, они что, все сумасшедшие?

— Мне не нравится данный термин, — поморщился незнакомец.

— Да ну? — Трент оторопел.

— Насколько я понимаю, ты получил предложение Тэйкина присоединиться к ним.

Мужчина присел рядом на корточки.

— Ну да. Он кретин. Почему они слушаются его?