Завод войны

Флейт ответил, выстрелив сенсорным датчиком в океан. Другого подтверждения мне и не требовалось: мы были жертвенным ягненком Свёрла. Этот Цворн, ненавидящий Государство, не мог терпеть столь пристального изучения, не ответив на него, особенно узнав, что исследование проводится с борта государственного истребителя. Мы здесь либо чтобы выманить Цворна, подставив его под удар Свёрла, либо просто чтобы раскрыть планы Цворна.

На миг мы нырнули в У-пространство — туда и обратно. Планета резко приблизилась, и тут в нас что–то врезалось, экран побелел, гравитация утратила стабильность, а внутри корабля что–то взорвалось. Полагаю, мы только что потеряли проектор силового поля.

— Он нас убил, — сказала Рисс.

Экран заработал вместе с термоядерным двигателем, внутреннее давление не компенсировало мощнейшего ускорения. Проиграв в мозгу записи с внешних камер, я увидел, что одна из лун планеты повернулась к нашему кораблю, щетинясь торчавшими из отверстия в коре стволами оружия, — и по нам выстрелил лазерный луч.

Изабель Сатоми

Изабель Сатоми села в кровати и потянулась. Чувствовала она себя хорошо, действительно хорошо, и разум ее был абсолютно чист, когда она сбросила жаркую простыню и свесила ноги за край матраса. А ведь лишь секунду назад она представляла собой статичные данные, записанные в решетке кристалла. Она вспомнила, что Пенни Роял подсадил ее в сапфировую серьгу Трента, что она сама решила покинуть тело капюшонника, в котором находилась. Но где сережка теперь? Кто воскресил ее в этой знакомой виртуальности?

Женщина поднялась, чтобы посмотреть на себя на экране, который работал сейчас зеркалом. Она была красива, как когда–то. Интересно, предстоит ли ей теперь вновь пережить стремительный переход к уродству, перед тем как опять превратиться в капюшонника? Она запустила пальцы в густые черные волосы, потом руки скользнули по шее, поползли ниже, легли на округлые груди. Так вот чего она хотела: просто жить в этом теле снова. Изабель погладила плоский живот, волосы на лобке — и коснулась пальцем вагины. Чувство, пронзившее ее, было таким острым, что она стремительно отдернула руку, вспомнив о том далеком прошлом, когда она вот так вот ласкала себя, стоя перед клиентом. Теперь она не желала устраивать представления для всяких там извращенцев. Отвернувшись от экрана, женщина подошла к шкафу, открыла его, вытащила белье, надела бюстгальтер и трусики, натянула узкие черные брюки, влезла в розовую хлопковую блузку, застегнула сандалии, потом тщательно причесалась, чуть–чуть подвела веки и выбрала пару клипс–липучек — фиолетовые бриллианты, под цвет глаз. Но что теперь?

Может, Трент решил вернуть ее к жизни? Или сапфировая серьга давным–давно сменила владельца? Возможно, ее пробудило некое частное лицо и теперь она находится во времени, где нет никакого Государства?

— Ладно, я готова, — произнесла она вслух.

Дверь каюты, щелкнув, открылась. Женщина повернулась, подошла к проему и шагнула в коридор, определенно не являвшийся частью «Залива мурены». Такие большие овальные туннели встречаются на прадорских судах, только тут стены не выложены искусственным камнем, нет светящейся растительности и нет вшей. Она повернула направо и пошла, наслаждаясь тем, что вновь идет прямо, как человек, а не несется, перебирая многочисленными конечностями и волоча по полу брюхо. Наконец она достигла огромной, разделенной по диагонали двери в прадорскую святая святых — кабинет капитана. Створки разошлись, исчезнув в стенах, но внутри не было видно ничего, кроме темноты. Изабель медлила.

Способны ли прадоры запускать человеческие мемпланты и управлять виртуальностью? Неужели ее кристалл попал в клешни этих чудовищ, и если так, чего они хотят от нее? Что ж, есть только один способ выяснить. Очевидно, тот, кто контролирует этот нереальный мир, — кем бы он ни был — дал ей определенную степень свободы. Но ему тоже что–то от нее нужно — может, помучить, а может, заставить бежать по бесконечному кругу безумных сценариев. Она не в силах остановить это. Женщина медленно шагнула во тьму. Пол под ногами стал неровным, потом под сандалиями захрустел гравий. Впереди прорезалась какая–то полоска и повеяло морем. Внезапно участок над полосой посветлел, и сияние восходившего солнца подчеркнуло синеватую серость облаков на бледном небе, превратив все, что ниже, в черные силуэты.

— Что ж, это неожиданно, — раздался чей–то голос.

Огромный красный шар солнца быстро поднялся и завис над горизонтом, под ним колыхалось лиловое море. Впереди раскинулся белый песчаный пляж, прилежно облизываемый ленивыми волнами. Изабель услышала крик — определенно не чайки. Посмотрев налево, увидела скучный пустынный ландшафт, украшенный кое–где редкими бледно–зелеными мясистыми растениями, формой напоминавшими розу. Растения жались к подножиям гранитных скал, чьи острые вершины терялись в туманной дымке. Справа та же пустыня подкатывала к пологому холму, оккупированному, точно вражеской армией, густыми зарослями гигантских папоротников. А впереди, на камне у берега, сидел человек. Изабель подошла к нему.

— Что — неожиданно? — спросила она.

Мужчина, коротко стриженный блондин с — как оказалось — голубыми глазами, перестал изучать собственные ладони и посмотрел на нее. По–своему он был довольно привлекателен, но мускулами похвастаться не мог и выглядел глупо в дурацких пестрых шортах и майке–безрукавке. Ничего общего с брутальными качками — типажом, который всегда предпочитала Изабель, — у него не было.

— Как себя чувствуешь, будучи настоящим человеком, — ответил он мягким, не вызывающим опасений голосом, протянул руку, подобрал камешек, крепко сжал его — и отпустил, уронив на песок.

Изабель подумала немного над его словами и предположила:

— Ты — ИИ, бродящий по этой виртуальности как человек?

— Частично, — ответил он, скривившись.

— Хайман?

— В некотором роде.

— Чего ты хочешь от меня?

Кажется, он опечалился.

— Я изучил всю твою жизнь, Изабель. Я знаю, почему ты стала тем, чем ты стала, мне известны побудительные мотивы каждого из твоих поступков. Сперва я восхищался, но потом обнаружил, как нарастает во мне отвращение, поскольку, исследуя подробности и взаимосвязи, любой поймет, что сама концепция выбора есть ложь.

— Я не верю в предопределение, — разозлилась вдруг Изабель. — Я сама делаю свой выбор — каждый раз. Я выбрала свой путь.

— Предопределение, — повторил мужчина, отворачиваясь. — Как развитым существам, нам его не избежать.

Но как существа, способные менять и наши тела, и наши сознания, мы можем ввести понятие случайности…

— Ты так и не сказал, что тебе нужно, а также кто — или что — ты такой.

Он вновь повернулся.

— Я изучил твою трансформацию и сделки с Пенни Роялом — ибо именно они меня интересовали больше всего. Я отец–капитан Свёрл.

Изабель отшатнулась. Когда она покидала систему Литорали, отправившись на охоту за Пенни Роялом, подталкиваемая инстинктами, ставшими в данной ситуации самоубийственными, и боевой разум капюшонника постепенно поглощал человеческий, Свёрл вступил с ней в контакт. Те немногие бессвязные слова, которыми они обменялись, значения не имели — они общались на других уровнях. Он открыл перед ней свое сознание во всем своем чуждом великолепии, открыл происходившие с ним перемены и страстную потребность в… чем–то. Он хотел ее. Хотел… ментального обмена. И это ее ужаснуло.

— Если ты все знаешь о наших встречах, то уже получил от меня все, что мог, — выдавила она.

— У меня есть информация — практически вся, за исключением отдельных финальных подробностей. Но ответов на мои вопросы она не дает. Единственная наша общая позиция — это то, что оба мы жертвы Пенни Рояла. И оба подверглись — а я все еще подвергаюсь — трансформации. Однако ты и я по–прежнему очень различные существа, Изабель.

— Ясен хрен. Я человек, а ты — псих–краб.

— Я был им, — Свёрл снова разглядывал руки, — но в данный момент и я человек — по крайней мере на треть своего существа.