Страница 6 из 10
Опасаясь, что женское окружение сделает характер Николая слишком мягким, Павел занялся поиском образованного и благовоспитанного наставника для сына. Среди кандидатур на это место был даже Ф.-Р. де Шатобриан, написавший об этом в своих «Замогильных записках»[50]. В итоге Павел выбрал графа Семена Романовича Воронцова, российского посла в Великобритании. Выдающийся дипломат и горячий поклонник английской конституции, граф, возможно, справился бы с этой задачей. Но он испытывал такое отвращение от мысли о возвращении из своей любимой Англии в Россию, что уклонился от просьбы императора[51]. После его вежливого отказа Николай и Михаил были переданы на попечение уроженца Курляндии генерала Матвея Ивановича Ламздорфа, директора Кадетского корпуса, приступившего зимой 1800–1801 гг. к исполнению своих обязанностей воспитателя. Честный и благородный старый военный с небывалым усердием радел о воспитании и образовании своих учеников, подчеркивая важность соблюдения дисциплины и уповая преимущественно на выговоры, приказы и наказания. Никакого удовольствия от этих свирепых кар генерал не получал, просто «время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы»[52].
Сам же Николай позднее писал о чувстве постоянного страха, внушаемого воспитателем: «Страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум…»[53] Ламздорф рано познакомил Николая со своеобразным опытом грубой казарменной дисциплины, и Николай мало-помалу начал любить скромный и простой мир, выстроенный по ее законам.
Трагическая смерть отца почти не коснулась пятилетнего Николая. Его спальня находилась над спальней императора Павла. Уже когда трагедия свершилась, дети были разбужены Шарлоттой Карловной, одеты, отведены к матери и отправлены в Зимний дворец. О смерти отца им ничего не сказали. На следующий день после гибели Павла императрица привела Николая и Михаила к своему старшему сыну Александру, ставшему императором, со словами: «Отныне ты их отец!» Однако Александр, поглощенный размахом стоящих перед ним задач, не стремится взвалить на себя еще и воспитание младших братьев. Поэтому в детской продолжал властвовать Ламздорф.
Один из самых распространенных мифов о Николае Павловиче, чему он, неизменно требовательный к себе, немало способствовал своими высказываниями, это миф о его плохом образовании. На самом деле оно вполне соответствовало университетскому курсу того времени[54]. Перечень предметов, изучавшихся великими князьями, весьма внушителен: русский язык и словесность; французский, английский, немецкий, латинский и древнегреческий языки, русская и всемирная история, география, арифметика, рисование, музыка, верховая езда, танцы, фехтование, военные науки и особенно инженерное дело. Правда, Николай Павлович не был склонен к отвлеченным наукам или философии. Из гуманитарных дисциплин лишь история привлекала его как «наставница жизни» и описание жизни знаменитых полководцев и монархов. Император при врожденной способности к живым языкам охотно пользовался французским, немецким, английским, однако с юношеских лет имел стойкую неприязнь к древним языкам, считая их знание излишней «роскошью» в практической жизни[55]. Иными словами, о скудном образовании Николая не могло быть и речи. Правда, учиться Николай не любил. Он позднее писал: «В учении я видел только принуждение и учился без охоты. Меня часто и, я думаю, не без причины, обвиняли в лености и рассеянности; но нередки были случаи, когда во время уроков Ламздорф больно бил меня тростью»[56]. После гимназического курса наук великие князья прослушали еще цикл лекций по этике, логике, политическим наукам, государственному праву и политэкономии. К ним во дворец приходили лучшие ученые. Николай и Михаил слушали их, скучая, рисуя на полях тетрадей карикатуры. Тем не менее преподаватели признавали, что у Николая живой ум и прекрасная память. Единственный интересовавший его предмет – это искусство фортификации. В течение всей своей жизни он смотрел на себя как на специалиста в этой области и с удовольствием называл себя «инженером». Его пристрастие к армии росло с годами; он лучше любого офицера знал все секреты строевой службы.
Нашествие войск Наполеона в 1812 г. вызвало у Николая настоящий шок; казалось, за считанные дни он повзрослел на несколько лет. Его, с детства чуждого всему русскому, вдруг охватил патриотический подъем. Он умолял мать позволить ему участвовать в сражениях, но напрасно. Николай пришел в ярость, узнав, что Москва взята французами, но продолжал верить в благополучный исход войны. Он даже заключил пари с сестрой Анной, что первого января 1813 г. на территории России не останется ни одного француза. Пари он выиграл. «Я отдала ему серебряный рубль, – писала великая княжна, – и он засунул его под галстук, идя на благодарственный молебен, который служили в Казанском соборе в честь освобождения России»[57].
А теперь обратимся к детству Луи-Филиппа. Он был первенцем в семье Луи-Филиппа-Жозефа, герцога Шартрского и Марии-Аделаиды де Бурбон-Пентьевр, правнучки «короля-солнца» и мадам де Монтеспан, и появился на свет в Париже 6 октября 1773 г. Тогда еще был жив глава Орлеанского дома, Луи-Филипп, по прозвищу Толстый, которому и принадлежал титул герцога Орлеанского. С его смертью в 1785 г. этот титул перешел к его сыну, будущему Филиппу-Эгалите, а титул герцога Шартрского унаследовал его сын, будущий король Луи-Филипп. При рождении же малыш получил титул герцога Валуа. Вслед за ним в семье родились еще два мальчика и две девочки-близняшки, одна из которых умерла в младенчестве.
Что касается воспитательной стратегии, то при воспитании Луи-Филиппа применялся совсем иной подход, нежели при воспитании Николая Павловича, да и учителя были иными. Если Николай из мягких женских рук попал в жесткие мужские, то Луи-Филипп напротив: когда ему исполнилось шесть лет и сменилось несколько наставников, воспитательницей Луи-Филиппа, его братьев и сестры Аделаиды была назначена очаровательная 34-летняя графиня Стефани де Жанлис, начинающая детская писательница, восторженная почитательница идей Ж.-Ж. Руссо и одновременно – любовница герцога Шартрского. Сначала он пристроил ее к своей супруге в качестве фрейлины, а затем определил гувернанткой к своим детям. Мадам Жанлис оказалась умелым, даже талантливым педагогом, применявшим разнообразные методы воспитания, в том числе и спартанские. Под ее руководством Луи-Филипп приобрел глубокие и разносторонние знания, усвоил либеральный образ мыслей, любовь к путешествиям, привычку к простоте и выносливость (в этом они с Николаем I были похожи).
Своим трудолюбием герцог Орлеанский также был во многом обязан мадам де Жанлис. Она говорила своим воспитанникам: «Очень важно уметь использовать каждую минуту, каждую секунду». Действительно, их день – с шести часов утра до десяти вечера – был расписан по минутам[58]. Своей воспитательнице Луи-Филипп был обязан и знанием иностранных языков. По утрам дети изучали ботанику с садовником, говорившим по-немецки; на немецком они продолжали разговаривать за завтраком; во время послеполуденной прогулки их сопровождал учитель английского; за ужином они беседовали на итальянском и завершали день испанским. «В результате такого образования, – констатировал герцог Орлеанский, – в двенадцатилетнем возрасте я говорил на четырех языках и знал английский так же хорошо, как французский»[59]. Впоследствии, уже будучи королем и учитывая важность франко-английских отношений, Луи-Филипп как-то сказал: «Чтобы проводить разумную политику, необходимы англичане, владеющие французским, и французы, знающие английский»[60].
50
Шатобриан Ф.-Р., де. Указ. соч. С. 207.
51
Труайя А. Указ. соч. С. 11.
52
Ляшенко Л.М. Указ. соч. С. 11.
53
Там же. С. 12.
54
Выскочков Л. Человек в мундире. Николай I – «консерватор с прогрессом»? // Родина. 2013. № 3. С. 13.
55
Там же.
56
Цит. по: Труайя А. Указ. соч. С. 14.
57
Цит. по: Труайя А. Указ. соч. С. 16.
58
Bertaut J. Louis-Philippe intime. P., s.a. P. 19.
59
Ibid.
60
Ibid. P. 81–82.