Охота на невидимок

– Люсенька, я бы не советовала тебе есть на ночь глядя яичницу. А тем более, яичницу с сыром. В сыре содержится много плохого холестерина, ты должна это знать. А любая пища, приготовленная на сковороде – чистейший яд.

Люська покосилась на меня. Тётя Шура продолжала гнуть свою линию:

– И тебе, Глеб, лучше отказаться от бутербродов. Выпей зелёного чая без сахара и сразу почувствуешь облегчение.

Не знаю, что она имела в виду, но я чувствовал, что если не проглочу три-четыре бутера и не выпью сладкого чая, то умру с голодухи.

– Ладно, мать, – проговорил дядя Саша. – Не забивай ты им своей наукой голову. Хватит и того, что меня во всём ограничиваешь.

Тётя Шура улыбнулась, кокетливо махнула пухлой ручкой и начала перечислять продукты, которые по её мнению, вредны для человеческого организма. По-моему, она перечислила все известные мне продукты, не упомянув разве что геркулес, гречку и яблоки. Потом заговорила об экологии, колодезной воде, грибах, ягодах, а под конец выдала такую фразу:

– Хорошо, что здесь мы лишены возможности пользоваться телефонами. Никаких там волн и прочих излучений.

– Подождите, – Люська перестала есть принесенную Адой яичницу. – А что не так с телефонами?

– Они не ловят. Разве Юлия Анатольевна вас не предупредила?

– Нет.

– Наверное, забыла. Так вот знайте, в гостинице не ловят телефоны, здесь нет интернета, а единственная связь с внешним миром проводной телефон в кабинете управляющей. Правда, здорово?

– Что в этом хорошего?

– О-ой, Глеб, Люся, вы жертвы цивилизации, она вас поглотила. Уже и дня не можете прожить без своих новомодных игрушек. А, между прочим, группа ученых из этого… забыла название города. Ну, в Канаде он… Они доказали, что отказ от телефонов приводит в норму иммунную систему. Так-то!

Порадовавшись, что без связи буду всего трое суток, я набросился на бутерброд с ветчиной.

– Чудесные будут выходные, – говорила тётя Шура. – Зима, горы, кристальный воздух.

– Ага, мать, холодрыга, снегопад, ветродуй.

– Зато с родственниками сможем пообщаться, а то когда ещё возможность выдастся. Дядя Сева молодец, арендовал гостиницу, не поскупился, решил создать близким людям комфортное проживание.

– Как арендовал?

– Представь себе, Глеб. В «Камелоте» соберутся только свои, и никаких других постояльцев.

– Хм-м, – произнес я, вспомнив чей-то кашель на втором этаже. Значит, кашлял какой-то родственник, или родственница. – А кто приехал в «Камелот»?

– Мы, вы, – начала перечислять тётя Шура. – Пани Вержвецкая…

Вот! Она кашляла, пронеслось у меня в голове. Тут без вариантов.

– …и Ларик. Мы одним рейсом утром прилетели. Ларик так тяжело перенёс перелёт. Бедный! Сидел, ни жив, ни мертв, лицо зелёное, губы дрожат, в глазах ужас. Ларик панически боится летать на самолётах. Должно быть, уже спит, я его напоила настоем валерианы и пустырника.

Дядя Саша зевнул. Воспользовавшись моментом, Люська спешно встала из-за стола и, сделав вид, что едва стоит на ногах, пошла к выходу.

– Всем спокойной ночи.

– Подожди, я с тобой.

– Ребята, – крикнула нам вслед тётя Шура. – Советую принять на ночь по три таблетки активированного угля. Вы слишком много поели, для желудка это стресс.

– Сама ты стресс, – пробормотала Люська, поднимаясь по ступенькам. – Глеб, и угораздило нас сюда притащиться.

– Ни телефона, ни Интернета. Одни горы и снег, – усмехнулся я.

– Скорее бы воскресенье! – Люська скорчила гримасу и высунула язык. – Давай, до завтра. Я на самом деле спать хочу. Спокойной ночи.

***

Несмотря на поздний час, мне не спалось. Кровать была удобной, матрац мягкий, но сон не приходил; я решил, что это связано с новым местом и, устав ворочаться, встал и подошёл к окну.

На улице главенствовала тьма, даже при выключенном свете ничего нельзя разглядеть. Вот так место, размышлял я, усевшись на широком подоконнике, связи с миром, если не брать в расчёт телефон в кабинете управляющей, никакой. Впервые я столкнулся с такими реалиями, в которых мобильные телефоны и ноутбуки играют роль безделушек. Каменный век. Интересно, как раньше люди обходились без этих девайсов? Нет, не в каменном веке, а лет, скажем, шестьдесят назад.

Пытаясь представить будни своего ровесника в середине прошлого столетия, я невольно поёжился. Картина вырисовывалась весьма плачевная.

Шум и крик в коридоре заставили меня мгновенно спрыгнуть с подоконника и пружинистой походкой подойти к двери. Выглянув из номера, я облегчённо вздохнул. Прибыли новые гости деда Всеволода.

– Приветик, Глеб, – улыбнулась мне раскрасневшаяся Ёлка, везя за собой чемодан на колёсиках.

– Привет!

Мать Ёлки Ксения, посмотрела на меня мутноватым взглядом, хмыкнула, но ничего не сказала.

– Прошу вас, – суетилась Юлия Анатольевна. – Проходите. Ксения Игоревна, ваш номер рядом с номером вашей дочери.

– Спасибо, дорогуша, – заплетающимся языком пробормотала Ксения, и я сразу догадался, что она пьяна.

Ёлка закатила глаза и, нагнувшись ко мне, тихо сказала:

– Пока добрались до гостиницы, чуть с ума не сошли. На улице конец света!

– Твоя мама в порядке?

– Не спрашивай, – одёрнула меня Ёлка. – Сам видишь, мама без изменений.

Сочувственно кивнув, я проводил их взглядом и вернулся в номер.

Ксения Игоревна, или просто Ксения (она никогда не представляется полностью) двоюродная сестра моей мамы. Когда-то работала дизайнером, преуспела на этом поприще и, насколько мне известно, вроде бы собиралась открыть собственную дизайн-студию. А потом начались проблемы с деньгами. Они с Ёлкой продали просторную четырёхкомнатную квартиру, купили скромную двушку и стали жить новой, совсем безрадостной жизнью. Моей троюродной сестре Ёлке двадцать лет, три года назад она поступила в институт, проучилась ровно год и была отчислена за неуспеваемость и систематические прогулы. Заветная мечта Ёлки – стать знаменитой писательницей и затмить по популярности саму Джоан Роулинг.

Устав слоняться по номеру я снова лёг. И почти сразу захотелось пить. Пришлось спускаться вниз.

…Минут десять спустя, возвращаясь из кухни, я встретил на лестничном пролёте пани Вержвецкую, тётку матери, и двоюродную сестру деда Всеволода. Её желтоватая морщинистая кожа напоминала мне кожу жабы, маленькие злые глазки сканировали, словно рентген, тонкие губы были плотно сжаты и имели синеватый оттенок.

Вся в чёрном, в неизменной маленькой шляпке с короткой вуалью, седыми кудрями и массивной тростью, она здорово походила на очень старую и очень титулованную особу. Она и причислила себя к титулованным особам, когда сорок лет назад вышла замуж за польского графа и поселилась в Варшаве. Никаких графских привилегий они, конечно же, не имели, пожалуй, кроме утратившего свою силу титула. С тех пор Лидия Ивановна превратилась в пани Вержвецкую, никто не обращался к ней иначе. Десять лет назад граф умер, пани Вержвецкая вернулась в Россию, прихватив из Варшавы материальные ценности и свою неиссякаемую злобу.

Поздоровавшись, я чуть посторонился, думал, старуха молча кивнет и пройдёт мимо. Но нет. Остановилась. Начала рассматривать меня подслеповатыми глазами, задёргала носом, как взявшая след гончая. Потом поднесла к лицу длинные пальцы с нанизанными на них кольцами и хрипло поинтересовалась:

– В каком номере обосновался Сева?

– Он на третьем этаже, а в каком номере, не знаю.

– Какая бестактность! – брызжа слюной, ответила пани Вержвецкая. – Он даже не соизволил лично встретить меня в холле гостиницы. Вместо этого прислал управляющую.

– Нас тоже встречала Юлия Анатольевна.

– То вы, а то я! – прочеканила старуха. – Ладно, ступай, а я спущусь в гостиную, в том склепе, который они называют номером, мне не уснуть.

Держась за перила и стуча по ступеням тростью, пани Вержвецкая начала спускаться вниз. Н-да, характер у бабки портится со скоростью света. Ну, пусть идёт в гостиную, глядишь, в компании чучел почувствует себя в своей стихии.