Немая

– Молодец! – похвалила хозяйка и продолжила. – Выйдешь на опушке леса, что у стольного града нашего Светлобожска. Дорога там рядом, но до города версты три или четыре пройти придётся. Иди спокойно. От наших мест это уже далеко, знакомых точно не встретишь. Может, кто добрый из путников подвезёт на телеге. Главное, стерегись, чтобы под копыта верховых не попасть. Поняла? Хорошо. Теперь – как по городу пройти. Заходи через главные ворота. Ты мала и без груза, значит, пошлину с тебя не возьмут. Как вошла, так и иди, никуда не сворачивая. Дойдёшь до ратушной площади, её по фонтану узнаешь. Площадь пересекает улица, тебе надо направо свернуть. Поняла? Там на углу приметный дом с магазином есть. Увидишь. Так и иди по этой улице. Через… раз, два, три, четыре… Да! Через четыре перекрёстка… Ты знаешь, что такое перекрёсток? Хорошо. Так вот, через четыре перекрёстка начинай считать дома. Шестой от угла будет дом Осея. Там под окном куст сирени растёт. Узнаешь. Думаю, что к закату ты доберёшься, а там и он из академии со службы вернётся. Отдашь ему письмо. Только проследи, чтобы он его сразу прочитал. Магистр человек неглупый, но ужасно рассеянный. Может взять послание, сунуть в карман и забыть на неделю, не обратив на тебя никакого внимания. Поэтому будь настойчива. Поняла? Вот и умница. Теперь вот что, – баба Марыся сходила в дом и принесла суму, сшитую из небеленой холстины. – Зверя своего сюда посадишь, чтобы вопросов меньше было. Полотна я тебе туда положила на дни красные. Поняла? Отстирывай в воде холодной, а замачивай в щёлоке. Знаешь, как из золы сделать? Молодец. Ты много умеешь и знаешь. Жаль мне тебя отпускать. Хорошая бы из тебя знахарка получилась, но… И от немоты не избавлю, да и Петро несносный со своей женитьбой… Приспичило же паршивцу! Ладно, ещё слушай. Вот тебе денег немного. Вот эти маленькие самые мелкие. На них можно купить кружку кваса или отвара. Но не вздумай на такое тратиться. Кто знает, сколько дней разносчик пойло по жаре носит? Отравиться можно так, что неделю животом маяться будешь. В сумку тебе флягу в бересту оплетённую положила. Дома воды наберешь, а если не хватит, то в фонтане городском наполнишь. Там вода хорошая, чистая. Поняла? Слушай дальше. За две такие маленькие монетки – они грошиками называются – можно купить пирог или булку. Пироги не бери. Кто знает, из чего ту начинку делали и как давно. Есть захочешь, купи булку. Даже если чёрствая будет, то отравиться такой сложно. Поняла? Вот тебе на дорогу четыре грошика. И ещё средняя серебряная монетка. Это на будущее прибавление достатка. Не трать её, а всеми силами старайся приумножить. Считать умеешь? Как соберёшь двадцать, считай, что у тебя приданое хорошее. Поняла? А если десять золотых собрать случится, то можешь себя богатой дамой считать. –Хозяйка грустно улыбнулась, похоже, вспомнила что-то своё. – Ступай спать, дэтына.

Встала из-за стола, но спать не пошла, а показала на грязную посуду, но бабуля только отмахнулась.

– Без нас есть кому справиться. Отдыхай.

Пожала плечами и, подхватив Пыха, побрела в свой закуток. Оглянулась только, когда укладываться начала. Вокруг стола, в тусклом свете лучины бесшумно суетился мужичок ростом мне по пояс. Домовой, поняла я и укрылась тулупом. Лимит удивления на сегодня закончился.  

Петух орал так, словно от его крика зависело, встанет солнце или нет. Ощупью принялась было искать орудие убийства, но вспомнив, что ночую в этих сенях последний раз, облегчённо выдохнула: «Да хоть заорись, зараза вредная!».

– Детка, я ухожу. Проводи меня. – Знахарка протянула мне большой пушистый платок, чтобы я могла завернуться в него от утренней прохлады, и кусочек белой тряпицы. – В калитке помашешь.

Отдала, но из сеней выходить не торопилась, а обняла меня одной рукой, прижала к груди и едва слышно запричитала, путая южнорусский и столичный говор.

– Дэтына ты моя роднесинька, как я не хочу тебя отпускать. Обрадовалась было, что дочкой мэне станешь, а бачишь, як судьба опять ко мне задом повернулась. Береги себя. Будь счастлива, и за меня тоже, – чмокнула в макушку, подхватила кошёлку с приготовленным для продажи снадобьями и, согнувшись под тяжестью, пошла за ворота.

Спускаясь к дороге, где ожидали гружёные телеги, не обернулась ни разу. А я всё махала и махала вслед платочком вместо того, чтобы вытереть им мокрое от слёз лицо.

Сумка была собрана. Всё моё невеликое хозяйство поместилось: лоскуты, оставшиеся от шитья, клубочек ниток с иглой в берестяной коробочке, полотенце, добытое на косе. Фляжку с водой сунула в карман, пришитый снаружи. После обильного завтрака, неведомо как появившегося на не убранном из сеней столе, осталась пара яиц, огурец, щедрый ломоть хлеба и соль. Понимая, что это домовой нам в дорогу выставил, я завернула всё в чистую холстину и тоже сунула в сумку.

Хватаясь то за одно, то за другое дело во дворе или огороде, я никак не могла дождаться назначенного времени выхода. Солнце словно остановилось, не желая подниматься в зенит. И тут заголосил петух. Он стоял на верхушке частокола, смотрел в сторону моста и громко высказывал недовольное «ко-о-о-ко-ко», после чего начинал орать. Явно увидел что-то, тревожащее его птичье сознание.

Подумав, что к дому крадётся лиса, тихо пробралась к забору, посмотрела в щель и обмерла. По тропе решительно шагал Петр. «Ой, нет!» – мысленно пискнула я, понимая, что ничего хорошего от этого визита мне ждать не стоит. Этого лося, оглушённого гормонами, вряд ли остановит такая малость, как неприкосновенность чужого жилья. Перемахнёт через забор, и мне не скрыться. Ведь он точно знает, что я одна осталась.

Простив петуху за своевременное предупреждение все его предрассветные концерты, я бросилась к дому. Подхватила с крыльца в одну руку сумку, во вторую Пыха, рванула по огороду к малиннику. Раздавшийся за спиной громкий стук в калитку подстегнул круче любого допинга. Вот и лопата, воткнутая в землю в качестве ориентира. На ходу уронила её на землю и, прижав Пыха покрепче, шагнула в едва заметное пространство между ветвей.