Страница 70 из 84
С глухим подвыванием он из положения лёжа садится на колени. В воздухе пыль. Нервы щекочет импульсами, которые тут же ударяют в мозг…
Какое-то строение из мёртвой органики неподалёку. Форма абсолютно дурацкая и неровная… куб, это ведь так нелогично… ещё одно строение, поменьше, рядом. Это совсем корявое… с другой стороны, за этими строениями на мембране стоит второй Близнец. Рядом с ним Человек со смещённым к небытию сознанием… ещё дальше за мембраной много органики… лес, пришла мысль. Это органика называется лес, вспомнил Дима и тут же его прошило мыслью!
Отец!!
Медоед дёрнулся, подбрасывая себя идеально точным движением на ноги. Скинул рюкзак с автоматом и рванулся к сидящей, сгорбленной фигуре Человека, родного, единственного оставшегося родного человека!
Дима даже не заметил, что вокруг уже день. Он с хрустом и звоном проскользил на коленях до фигуры отца, осмотрел его и ужаснулся!
— Спасательность ты… мы поддержка жизнь… долгость… спешность ты нужность… — протрещало в голове Димы. Но уже с чуть другой тональностью. Второй Близнец говорит?!
— Отец!! — вскрикнул Дима.
Горец сидел на коленях, сгорбившись, опустив голову. Волосы, отросшие, свисали грязными сосульками. От одежды осталось тряпьё буро-чёрного цвета. Кожа в просветах дыр ткани тоже грязная, почти чёрная. Худой, словно не ел месяц. И вонь. От отца воняло тухлятиной, немытым очень давно телом и чем-то кислым…
Дима осмотрел Горца. Ладонь, вернее, пальцы, лежащие на Черноте уже превратились в стекло. Голени, одежда, во всяком случае, тоже "чёрная"… твою же мать!!
— Отец!! — снова закричал Дима и тряхнул его за плечи. Ноль реакции.
Но Медоед знал. Горец жив, в нём ещё теплится жизнь, ещё не всё из него высосала эта Бездна.
— Оте-ец!! Папа!! — ком в горле и подступающие слёзы каверкали голос. — Папа!! Очнись! Это я, Дима!! Твой сын!! Отец!
И снова никакой реакции. Дима попросту не знал, что делать. Его душило этим ощущением бессилия. Горец сейчас был где-то очень далеко, пусть и физически пока ещё не полностью пропал из этого мира…
— Отец..! — горько простонал Медоед и прислонился лбом к его голове…
Дебил! Идиот!! Ты же эмпат!! Он тоже эмпат!! Зови его!!! Ну и придурок!! Мыслями жгло, надежда снова придала сил и Дима принялся "бомбить" Горца мысле-образами, в которые запечатывал воспоминания, самые сокровенные, самые важные, самые радостные и тёплые, где они втроём с Сойкой, все вместе, живые…
Сколько это продолжалось, Дима не знал, да и не следил.
Тело Горца дрогнуло. Медоед отнял голову от него, посмотрел, не останавливая поток мысле-образов.
— "Просыпайся! Вернись! Ты нужен мне!!"
Голова Горца медленно поднялась. Лицо закрывали грязные космы. Грязное, в потёках, обросшее, худое лицо. И взгляд чёрных глаз. Бессмысленный, сквозь Диму.
— "Это я! Твой сын!"
Вгляд Горца зажигается безумием!
— От-щу… фс-х… у-ю… — его голова снова падает на грудь.
— Отец!! — снова встряхнул Горца Дима. Тот попытался дёрнуться, но сил совершенно нет.
— Папа!!
И снова Дима начинает мысленную "бомбёжку". Спустя некоторое время тело Горца начинает дрожать, словно ему холодно, голова медленно поднимается. Взгляд безумен, но в глубине появилась искорка узнавания.
— Ну, давай же!! Приходи в себя, папа! Я здесь! Теперь все нормально будет! Папа! Прости, что ушёл, прости, что бросил! Ты вернись только!! Папа!!
Вторая рука Горца, лежащая до этого на бедре, медленно поднялась и ухватилась за предплечье Димы. Сил у отца совсем не осталось. Он попытался сбросить руку. Не вышло, конечно же. Кисть расслабилась и рука безвольно упала.
— Папа! Вернись ко мне! Ты мне нужен!! — все эти слова дублировались объёмными мысле-образами, проламывающими скорлупу безумия, в которой закрылся Горец.
Дима беззвучно плакал, слёзы текли по лицу, падая на черноту и быстро "запекаясь" в стекло.
— Папа… — Дима тряс Горца. — Вернись…
Взгляд отца, такой же безумный, смотрел куда-то вдаль…
— Вер-сь…
Дима по пятому уже, наверное, кругу продолжил бомбардировку мысле-образами…
Тело Горца снова задрожало, словно он силился подняться или сделать вообще что-нибудь.
— Вернись… ко мне… пап… ты мне нужен… — шептал уже надорванным голосом Дима.
Голова Горца чуть опустилась. Взгляд вдруг стал совершенно осмысленным и сфокусировался на лице Димы, узнавая его.
— Сын… ты здесь… — прохрипел-продребезжал Горец, Медоеда затопило радостью и он крепко обнял его, прижался.
Рука Горца легла ему на спину.
— Сын… Дима…
— Всё… теперь всё будет нормально, пап…
Глава 8
Пекло.
Дом.
— Сын… — голос Горца надтреснутый и в нём чувствуется такая усталость, такая печаль. И ему всё равно. — Ты пришёл… оставь… я не жилец… оно… оно уже проникло в меня…
Дима чуть отстранился, посмотрел в грязное, обросшее лицо отца, в его печальные, уставшие глаза. Его собственные сверкнули янтарём, гневно.
— Не затем я пёрся через половину Улья, чтобы оставить тебя здесь, папа. Удумал тоже, помереть… бросить всех. Нет. Ты будешь жить. Ради неё. Ради меня. Ради себя самого, понял? — он чуть повысил голос.
Горец снова сфокусировал взгляд.
— Ты не понимаешь…
— Всё я понимаю. Давно уже понял. И давно надо было тебя найти, вытащить из этого дерьма, в которое ты сам себя загнал, отец. Так что давай, напрягись. Один раз, — он глянул вниз, оценивая картину.
— Сын…
Медоед снова глянул в лицо отца. Взгляд его с каждой минутой становился всё осмысленнее.
— Мне не чудится? Это же ты, Дима?
Медоед улыбнулся, слёзы текли по его лицу против воли. Каким он помнил отца, сильным, рассудительным, а сейчас… сейчас надо помочь ему снова стать тем же. Не обрубком с кашей безумия в голове.
— Это я, пап. На самом деле, прохрипел Дима.
— Я видел её… и хочу к ней…
— Я тоже вижу её иногда. Во снах… но я здесь. И ты мне нужен…
— Зачем..? Ты ушёл…
Злость сама собой рванулась в душе Димы, но он подавил этот порыв.
— Потому, что я твой сын. А ты мой отец. И мы должны жить… ради мамы…
— Должны жить… — прошептал он, словно пробуя на вкус эти слова. — Я не смогу… я слаб…
— Куда ты денешься, отец… я тебя не брошу, я помогу. Будет больно. Надо потерпеть…
Лишь бы не умер теперь от ран, подумал Дима. Сколько он здесь просидел…
— Долгость… мы сохранять… временность он… малость возможние… — ржавой пилой по металлу проскрежетали слова Близнеца, того, что находился здесь, второго. Дима понял. Иной был рядом, не давал отцу стать такой же стекляшкой и тоже ослаб.
— Давай выбираться отсюда. Подлечу тебя, всё будет нормально, пап. Готов?
Горец выдохнул, пробормотал что-то. Эмоций у него почти не было. Равнодушие к своей участи, к жизни. И тут же ощущалась слабая, только-только родившаяся или воспрявшая из пепла воля. Та самая, несгибаемая, не давшая тогда умереть Сойке, та самая, переборовшая Иного, когда Нестор появился в первый раз и другого, Серого, который почти убил их троих. Дима "надавил" на это, снова посылая мысле-образы отцу.
— Я слышу тебя, сын…
— Держись тогда. И не смей умирать. Будет больно. Вот, съешь, — он вложил Горцу в рот чёрную жемчужину.
И Медоед обхватив отца, о Пекло, какой же он худой, сдёрнул его с Черноты. Захрустело стекло. Отец зарычал, вцепился свободной рукой в плечо Димы. Пальцы второй руки рассыпались чёрными осколками, пошла кровь, досталось и кисти. Ноги, ступни, голени, остались с одной стороны совсем без мяса, обнажив кость и тоже пошла кровь.
Быстро подняв отца на руки, как любимую женщину, Пекло, да он и не весит ничего, Дима понёс отца с Черноты, оставляя за собой дорожку из крови, быстро "спекающейся" в стеклянные осколки.