Так жили дети

Голод

Продукты в городе катастрофически быстро таяли. Полки магазинов были пусты. Люди продавали все, что можно. Но у простых людей ценных вещей почти не было, золота было мало. Женились в то время без колец, так как это было не модно и считалось церковными предрассудками.

Осенью мама, взяв Любу, повела ее на колхозные поля за городом. Там уже были другие жители и согнувшись что-то внимательно высматривали в земле. Так люди ходили по полям и собирали остатки картошки, кореньев, моркови, свеклы, все, что осталось на полях и не успели собрать. Война застала всех внезапно. Близлежащие к городу поля весной были засажены овощами для снабжения зимой города. Кое-что колхозы собрали, но все это впопыхах, при яростных обстрелах противника и теперь жители вручную выкапывали овощи. В этот момент Люба и мама останавливались у дальней родственницы, чтобы жить поближе к полям. Собирали все. Люди перекапывали вручную поля. Даже подгнившая картофелина, морковь попадали в корзину.

Осень была дождливой и холодной переходящей в зиму. Отопления в доме не было, в Ленинграде все еще в квартирах топили печки для обогрева помещений, но и небольшие запасы дров у людей заканчивались. Враг заблокировал город так, чтобы жители вымерли от голода и холода. И действительно, наступил голод. Есть было нечего. Введенные продуктовые карточки едва поддерживали жизнь людей. Отец работал и получал рабочую карточку на 250 г хлеба, а маме и дочке, как иждивенкам положено было всего по 125 г.

Папа иногда делился и подкармливал их. Однажды папа принес домой круглую печку, сделанную из тонкого металла. Это была буржуйка, которую начал выпускать завод. Поставили ее в одной из комнат. Теперь все жили только в этой комнате. Подтапливали буржуйку не только, чтобы согреться, но и вскипятить воды. Продуктов не было и готовить было нечего. Зима была жестокой. Морозы сковывали все. В туалете из раковины вылезла огромная глыба льда. Мебель понемножку сжигали. Давно уже в доме не было и воды. Краны были пустые. На Неву ходили вдвоем, дочка с мамой, на санках привозили воду. Малый и средний проспекты надо было пройти, чтобы дойти до Невы. Шли медленно и долго, по сравнению с теми мирными днями, когда Люба добегала до Невы за считанные минуты, чтобы полюбоваться на величественную реку. Враг не мог перекрыть реку, дающую жизнь городу. Набирали воду, чтобы просто попить. Люба осторожно спускалась к реке по скользкому спуску, зачерпывала воду кастрюлькой и поднимала ее наверх. Мама выливала драгоценную влагу в молочный бидон, который она где-то достала. Так и везли наполненный водой бидончик на санках домой. А вокруг уже стали появляться трупы. С большим трудом поднимались с грузом на 5 этаж. Это был огромный труд для слабых, истощенных людей. Женщины поднимались, держась за периллы, очень долго. Силы оставляли, а дойдя до пятого этажа почти падали и долго отдыхали.

Мама пыталась найти хоть какую-то еду. Несколько раз она уходила и приносила дуранду. Где она доставала ее никто не знал. Все люди пытались хоть как-то выжить. Отжатая от масла, спрессованная в твердый почти черный комок дуранда все же была едой. Долго-долго перекатывали кусочек дуранды во рту, пока она не размякнет и ее уже можно проглотить. Мама нашла папины кожаные ремни. Вымачивала их продолжительное время, чтобы отошла краска и остатки химической обработки с поверхности ремня. За это время ремни набухали. Затем мама варила их, резала на кусочки. Папа, мама и Люба жевали кусочки папиного ремня, чтобы хоть как-то слегка утолить голод.

В магазин за получением пайка по карточкам ходили вместе. Одну маму оставлять было нельзя.

Школа

Многие школьники старших классов уже работали на заводах и в мастерских. Требовались рабочие руки. Но и в это сложное время школьники учились и не только в классах. Приходилось учиться в подвалах и бомбоубежищах. Учителя и ученики вместе заготавливали дрова для отопления, дежурили на крышах на случай попадания зажигательной бомбы. Убирали сами в классах и во дворе школы.

Мобилизация мужского населения на фронт оголила промышленность. Остро не хватало профессиональных рабочих для выпуска, в первую очередь, военной продукции.

Указом Президиума Верховного Совета СССР о государственных трудовых резервах от 2 октября 1940 г. было дано право Совету Народных Комиссаров призывать (мобилизовывать) городскую и колхозную молодежь мужского пола в возрасте 14-15 лет для обучения в ремесленных и железнодорожных училищах, а в возрасте 16-17 лет для обучения в школах фабрично-заводского обучения.

Юную молодежь стали учить рабочим профессиям. Для этого один класс каждой смены в школе закрывали, детей отправляли в другие близлежащие школы данного района. При двухсменной учебе освобождалось много классов, в которых организовывали профобучение. Уже после 7 класса, 14-18 летних, имеющих начальное образование поощряли поступать в школы фабрично-заводского обучения, сокращенно ФЗО или в ремесленные училища при крупных заводах. Привозили деревенских подростков на обучение рабочим профессиям. И делалось это в виде мобилизации в порядке призыва, как и было указано в Постановлении.

Молодежь, при этом, училась на полном гособеспечении.

Любу прикрепили к школе-интернату для еврейских детей, оставшихся без родителей, расположенную рядом с ее домом. Люба быстро влилась в коллектив класса. Учителя относились к ученикам, как к родным детям. Дети оставались детьми даже в такое тяжелое время. Мальчишки писали записочки новенькой белокурой девочке. На переменах бегали, смеялись, дергали за косички. Дети евреев хотели сохранить свой язык и учителя им в этом помогали. В расписании еврейских детей были уроки еврейского языка, но Любу освободили, и она изучала только русский и немецкий языки.

Голод все больше косил жителей. Однажды Люба и мама стояли в очереди за пайком и к голове очереди подошли мужчина и женщина. Они стали просить пропустить их без очереди, так как везут сына на кладбище. Оглянувшись люди увидели тело, завернутое в простыню с завязками на голове лежащее на детских санках. Ужас охватил людей. Это было начало серии тех множественных смертей от голода и холода, которые охватили город. Очередь расступилась. Еще живы были моральные устои в обществе.

Позже, Люба одна пошла за пайком. Ветер со снежной поземкой бил в лицо. Люба, закутанная платком, оставлены только глаза, руки в муфте, шла по улице. Навстречу шел тощий мальчик с опущенной головкой. Губ не было видно, торчали только зубы. Мальчик стонал. Шел и стонал. Ребенок лет двенадцати шел в никуда. Никто не мог предложить ему хоть кусочка хлебца. Он, видимо, потеряв родителей, не знал к кому обратиться и что делать.

И в другой раз, Люба вновь пошла одна отоваривать хлебные карточки. Мама была совсем слаба и лежала дома на кровати, закутанная всеми одеялами. Подходя к магазину неожиданно перед ней, развернулась страшная сцена. Мальчик, получив хлеб на семью, не успел его спрятать и держал еще в руках, отходя от прилавка. Идущая рядом женщина вдруг выхватила у мальчика хлеб, вцепилась в него зубами, крепко держа обеими руками кусок. Жадно начала есть, стонала и давившись ела и ела, крошки падали, но она продолжала хватать хлеб ртом. Все оцепенели от неожиданности такой сцены. Женщину начали бить, толкать, пытались отнять, но она не замечала ничего и только хватала зубами, почти не пережевывая глотала куски хлеба.

Брат Николай

Мама очень переживала за сына, оставленного в деревне. Наконец, однажды вечером почтальон принес треугольник письма. В нем Коля сообщал, что всех жителей немцы собрали, отобрали сильных и здоровых и отправили в Германию. По дороге Коля с другом убежали в лес. Долго прятались, но без еды пришлось пробираться в деревню. Разделились и по одному шли к своим в деревню. Коля пришел к соседям, дом которых стоял на окраине деревни и тут узнал от тети Дуни и дяди Федора, что дедушка и бабушка умерли, а ему оставаться в деревне нельзя. Если узнают фашисты, то всю деревню расстреляют. Посоветовали идти в отряд к партизанам. Колю надежно спрятали в ожидании действий связного, которому в ближайшую ночь сообщили о мальчике. Все было очень секретно. Связной ждал Колю в условленном месте и сопроводил его к партизанам. В письме Коля просил не волноваться, так как по его малолетству ему оружия в руки не давали.