Напряжение: том 7

— Договор. — Тут же кивнул он. — Мое слово. Но учтите, я дам вам десять минут против «учителя» и двадцать секунд против «мастера». Это без кольца, — вновь сглотнул он, глядя на ярко-красный рубин. — С кольцом… С кольцом… Можно уже надеть? — Просящим тоном произнес шевалье.

Прикосновение дужки гербового перстня, стандартные и привычные манипуляции, снимающие встроенную защиту: что оторвет палец карманнику или случайному воришке, и убьет одаренного, надевшего кольцо без дозволения.

— Ваш аванс, шевалье. Прошу.

— Рауль. Называйте меня так, я дозволяю. — Тут же примерил он свою плату и прислушался к собственным чувствам. — Пожалуй, ежели нападет «мастер», можете не торопиться и допить свой чай. Или что вы там пьете, в своей империи… — Ворковал он, полностью отрешившись от окружающего мира.

Тем более, что вагон-ресторан уже опустел — кто ушел через окно, кто цивилизованно выломал запломбированные двери.

Я посмотрел на трость и прислушался к ноге — через вату обезболивания перелом все равно противно ныл. Пешая дорога в город отменялась.

— Раз этого не избежать, пойду, ознакомлюсь, — ухватился я за спинку диванчика и помог себе встать.

А там и трость идеально приняла нагрузку тела, помогая поврежденной ноге.

— Я провожу, — вскочив с места, двинулся вперед шевалье.

Очередь, впрочем, все равно пришлось выждать: через два вагона обнаружилось несколько десятков человек, готовых принять чужие правила. Сама представительная комиссия отгородилась дверью тамбура и благоразумно принимала пассажиров только по одному.

Де Клари вызвался держать мне очередь, позволив коротать время на кресле у окна. Очередь, впрочем, то сдвигалась вперед, то отшагивала назад на несколько позиций — среди попутчиков обнаружились отпрыски герцогов и великих графов, и после короткого сравнения родословных, им вынужденно уступали.

Шевалье смотрел на этот процесс с показным равнодушием, но встревать не пытался, хотя явно хотел — телохранитель не должен создавать проблем нанимателю. А люди с титулами — это как раз-таки проблемы, которые еще долго будут помнить мелкую занозу на своем пути. Впрочем, куда было торопиться? Состав все равно никуда не двинется, а мое кресло — ничем не лучше другого.

Тем не менее, статус охранника позволил зайти раньше двух дюжин менее благородных.

Представительная комиссия занимала вагон класса люкс, вольготно расположившись в трех смежных купе. Четверо вооруженных солдат подкрепляли их полномочия — но дабы сгладить углы, кто-то догадался, чтобы они исполняли роль почетного караула и приветствовали всех входящих. Записи, впрочем, тоже делали клерки — но ежели у уважаемого пассажира есть желание потребовать высокое начальство… Желания такого не было. Зато было другое.

— Исповедь.

Две чернильные души переглянулись и повторили предложение просто указать ближайших родственников. А ежели таких нет, то вот — стандартный бланк.

— Я настаиваю.

Мне молча протянули конверт и бланк завещания.

— Заполните и запечатайте. Никто ничего не узнает, пока не наступит скорбный час. Печать будет проставлена сверху.

— Никогда не исповедовался. Очень интересно, — вежливо ответил я им.

И перевел взгляд на мужчину в черной сутане, сидящего вполоборота за их спинами. Тот как раз прилаживал массивного вида печать на один из документов, коими щедро был завален откидной столик у окна, и явно смазал оттиск, расслышав мою формулировку.

Церковник беззвучно прошептал что-то, похожее на короткую молитву, и посмотрел на меня безо всякого энтузиазма, явно ожидая увидеть порцию раздражения, которая обязана была доставаться ему всякий раз как последнему в этой цепочке неожиданных остановок поезда. Но увидел он лишь доброжелательное ожидание.

— Я буду ждать вас в третьем купе, — отложив бумаги, поднялся он с печатью в руках и первым покинул помещение.

— Возьмите записи, будьте любезны, — со вздохом предложили мне только что заполненные документы, вручив заодно и ручку.

— Там нечем писать?

— Боюсь, что нет. Вы первый, кто пожелал исповедоваться отцу Анселю. — равнодушно пожали те плечами, смиряясь с неожиданной заминкой рутинного процесса.

Новое купе встретило полумраком — темно-алые шторы закрывали окна, а чуть ссутулившийся силуэт церковника угадывался на том же месте, у откидного столика.

— Я дворянин. Обязан вас предупредить, — встретил он меня фразой, стоило занять место напротив.

— Это не насмешка. — Уверил я его. — Мне и вправду интересно.

— Вы приведены к причастию? Крещены? — Допытывался он. — Бываете в церкви?

— Нет, но мне интересен механизм. Станет ли мне легче? — Вглядывался я в его тяжелый взгляд.

— Это не автомат по выдаче прощений, — покачал он головой.

— Хм. Тогда с чего обычно начинают?

— С того, что беспокоит вас больше всего. Если поймете, что наговорили лишнего — не беспокойтесь. Разговор хранит тайна исповеди. Никто ничего не узнает.

— Я — не самый хороший человек на земле, отец Ансель.

— Это не имеет значения.

— В таком случае, начнем с того, что я дал людям денег. — Отклонился я на спинку кресла.

— В долг? Под проценты?

— Нет, совершенно бескорыстно. Просто отдал. Они не хотели брать, представляете? Эти люди моря такие недоверчивые…

— Кто, простите?

— Контрабандисты, тесно сплетенные с дворянством. Вы знаете, такая себе спайка обедневших благородных семей, владеющих скалистыми и бедными участками на побережьях, вместе с деловыми и хваткими людьми.

— Пиратами?