Страница 38 из 77
– Тут, я знаю, мне посчастливилось, достопочтенная сударыня, – ответила Гвен.
Род покраснел. Действительно покраснел. Дело заходило слишком далеко. Теперь уж он определенно подслушивал не предназначенное для его ушей. Он расправил плечи и шагнул в пещеру.
– Гм!
В пещере оказалось очень сумрачно. Он еле-еле чего различал – за исключением двух сидевших перед огнем женских фигур. Услышав его шаги, фигура постарше резко вскинула голову. Свет костра освещал ее лицо снизу, что придавало ему достаточно сверхъестественный вид; но даже само по себе лицо это было ужасным.
На какую-то секунду она уставилась на него. Затем лицо ее перекосила усмешка, сопровождаемая сильным старушечьим смешком.
– Э, что у нас здесь? Неужели мы не может даже поговорить о мужчинах без их вторжения к нам?
Пораженная Гвен подняла взгляд. Затем лицо ее зажглось восторгом удивления.
– Милорд! – Она вскочила и подбежала к нему. Лицо старухи презрительно скривилось. Она дернула головой в сторону Рода.
– Твой?
– Мой.
Гвен схватила Рода за руки, тело ее на миг качнулось к нему, а затем отпрянуло. Род понял, публичная демонстрация приязни может показаться обидной; особенно тем, у кого нет никаких любимых. Но глаза ее сказали, что она польщена и очень рада его поддержке.
Уста ее, однако, сказали всего лишь:
– Зачем ты явился, муж?
– Просто немного беспокоился, милая. Хотя и вижу, что это было глупо.
– Не так уж глупо, как ты мог подумать, – проскрипела ведьма. – И все же явился ты запоздало для оказания помощи. – Она нахмурилась при этой мысли. – Нет, возможно, однако ты прибыл все же своевременно; если ты был с нею, когда она впервые появилась у входа в пещеру, я б несомненно выгнала вас обоих взашей.
Род начал было добавлять:
– Если б сумела, – а затем подумал, что лучше не стоит. – Э. Да. Извиняюсь за вторжение.
– Не стоит волноваться, – едко ответила Агата. – Никакого другого мужчину это не волновало бы. – Она перевела взгляд на Гвен. – Тебе безусловно в высшей степени посчастливилось.
Гвен, покраснев, опустила глаза.
– И все же сомневаюсь, что ты знаешь истинную величину своего счастья. – Ведьма снова повернулась к очагу, сунула лопатку в огромный котел и помешала. – Меня, молодой человек, очень ценили пахари из горных деревень, приходившие ко мне по одному и впятером ради мига удовольствия, хотя потом они и пришли толпой в шестьдесят человек, вместе с матерями, сестрами и женами и строгим деревенским клириком, чтобы высечь меня, вздернуть на дыбу и пронзить меня раскаленными иглами, крича: “Сознавайся, подлая ведьма!”, пока я не могла больше сдерживаться, пока моя ненависть не выплеснулась на них, поражая их и вышвыривая вон из пещеры!
Она оборвала рассказ, задыхаясь и дрожа. Встревоженная Гвен сжала руки Агаты в своих и побледнела, когда их холодок пробежал у нее по спине. Они слышала сказку о том, как давным-давно ведьма Агата выкинула из своей пещеры жителей пяти деревень, и сколько разбили себе головы или спины на склонах внизу. Никакая ведьма в Грамарие за всю историю этого сверхъестественного острова не обладала такой силой. Большинство ведьм могло поднять за раз только двух или, возможно, трех человек. А что касается швыряния их с достаточной силой, чтобы выбросить из пещеры – да такое было просто невозможно.
– Не так ли?
Следовательно, если какая-то ведьма действительно совершила такой подвиг, у нее должен быть знакомый, помогающий ей дух. Они обычно принимали облик животных, но Агата не держала у себя никаких зверьков, Следовательно – понятное дело – знакомый все равно обязан быть, но он, должно быть, невидим.
– Вот тогда-то, – проговорила с одышкой ведьма, – я и перебралась в эту пещеру, где наружный карниз на столько узок, что войти сюда за раз может только один человек, и поэтому я в гневе своем никогда не смогу покалечить больше, чем нескольких. Но эти несколько...
– Они хотели сжечь тебя, – прошептала со слезами на глазах Гвен, – и сделано то было в гневе, в гневе, сдерживаемом очень долго, дольше, чем может обуздывать его любой человек! Они унижали тебя, пытали тебя!
– Разве это вернет мертвых? – бросила острый взгляд на Гвен Агата.
Гвен заворожено уставилась на изнуренное лицо.
– Агата... – Она закусила губу, а затем выпалила:
– Ты желаешь искупить вину за отнятые тобой жизни?
– Чепуху ты городишь! – сплюнула ведьма. – Жизнь бесценна, отнятие ее не искупить ничем!
– Верно, – задумчиво произнес Род, – но можно еще возместить потери.
Острый взгляд врезался в него, сковывая почти столь же эффективно, как Дурной Глаз.
Затем, однако, взгляд посветлел, когда ведьма медленно усмехнулась.
– Ах так! – Она откинула голову назад и рассмеялась. Смех длился долго, и когда он утих, Агата вытерла глаза, кивая. – А! Я-то все гадала, зачем вы явились, так как никто не приходит к старой Агате, если они не желают чего-то, не жаждут того, чего не могут ни от кого больше получить. И у вас именно это, не так ли? Народ страны в опасности и нуждается в силе старой Агаты! И послал вас умолять меня прибегнуть к ней!
Ее тощее тело затряслось от нового спазма старушечьего смеха. Она тяжело дышала, постепенно успокаиваясь, и вытерла нос длинным костлявым пальцем.
– Хе-хе! Дитя! Ужель меня, женщину шестидесяти о лишним лет, надует самое что ни на есть невинное дитя? Хе! – и снова рассмеялась.
Род нахмурился; разговор терял управление.
– Я б не назвал этого именно “надувательство”. Смех ведьмы резко оборвался.
– Вот как? – сплюнула она. – Но ты попросил бы у меня помощи, да! И постарался бы ничем не вознаградить меня, нет! – Она перевела взгляд на Гвен. – А ты делаешь, что он тебе велит, не так ли?
– Нет! – воскликнула оскорбленная Гвен. – Я явилась сама по себе, молить тебя...
– О них! – прожгла ее взглядом ведьма. – Ужель у тебя нет никаких полос на спине, никаких шрамов на грудях, где тебе выжгли палачи? Ужель ты не знала боли от их зависти и ненависти, что явилась без принуждения, без уговоров, молить помочь им?
– Да. – Гвен почувствовала, как на нее снизошла странное спокойствие. – Меня дважды бичевали и трижды пытали, и четырежды привязывали к столбу сжечь на костре; и за то, что я жива сейчас и говорю с тобой, мне надо благодарить крошечный народ, моих добрых опекунов. Да, я познала узловатую плеть их страха; хотя никогда столь глубоко, как ты. И все же...