Страница 6 из 11
Ситуация геополитического «ухода», в которой Московская Русь смогла превратиться в устойчивое «ядро» будущей евразийской державы[25], подчеркивает колоссальное значение окраин, прежде всего северо-восточных, в этом процессе. Р. Коллинз усматривает в этом проявление одного из универсальных законов геополитической динамики, который для XV–XVII вв. можно интерпретировать таким образом: в этой решающей с всемирно-исторической точки зрения фазе складывания национальных государств те из них, что находились на международных «перекрестках», в зоне пересечения и конфликта геополитических интересов, имели тенденцию к распаду и дестабилизации (Польша, Германия). И, напротив, со всей силой в этот период выявляется преимущество окраинной позиции. Окраинные территории не только становятся центрами «кристаллизации» устойчивых государственных образований, но и образуя за «фасадом» этих государств своего рода «тыловую стену» и неисчерпаемый до времени ресурсный резервуар, создают возможность сосредоточивать превосходящие силы на ограниченном количестве географических направлений, способствуя дальнейшей территориальной экспансии[26].
Конкретизируя этот тезис, можно выделить несколько геостратегических проекций роли Севера и Арктики в становлении Русского государства и стабилизации его государственно-политической организации:
1) Вплоть до конца XVI в. Север сохраняет свою роль стратегического тыла России – территории возможного отступления, в наименьшей степени подверженной геополитическим рискам и внешним нападениям. Геополитический тыл Московского государства долгое время описывался широтной «оборонительной дугой», выходящей из междуречья Оки и Верхней Волги на Русский Север и оттуда, огибая Вятку, спускавшейся через Великую Пермь на «строгановский» Урал и в земли Югры. Стратегическое оборонительное значение этой «конструкции» хорошо прослеживается через географию эвакуационных отходов, совершавшихся московскими правителями и населением в периоды наиболее крупных, достигавших Москвы и отдаленных русских земель, татарских набегов. Н.М. Карамзин, со ссылкой на норвежский источник, упоминает, например, о бегстве жителей Перми от вторгшихся «чрез Казанскую Болгарию» татар в норвежские пределы, где им «Королем Гаконом» (по-видимому, Хаконом V Магнуссоном, правившим в 1299–1319 гг.) были даны «земли для поселения»[27]. Отнесение этого события к периоду правления Хакона V позволяет предположить, что речь идет о северном побережье Кольского полуострова, которое Норвегия в то время активно оспаривала у новгородцев[28]. В 1382 г. во время нашествия Тохтамыша на Москву Дмитрий Донской спасается бегством в Переяславль, а затем Кострому; в 1408 г. этим же маршрутом вынужден был уходить от отрядов хана Едигея великий князь Василий Дмитриевич и его семья[29]. А в 1480 г., при подходе золотоордынского хана Ахмата к Угре, ситуация столетней давности была близка к повторению: сам еще склоняясь к тому, чтобы остаться в осаде в Москве, Иван III заблаговременно отсылает свою жену, «римлянку» Софью, вместе с казной в Белоозеро, «давши наказ ехать далее к морю и океану, если хан перейдет Оку и Москва будет взята». По-видимому, с этого времени, как о том свидетельствует духовная Ивана III, часть великокняжеской казны стала храниться «на Белоозере и на Вологде»[30]. Весной 1571 г. при опустошительном набеге крымского хана Девлет-Гирея на Москву Иван Грозный спасался бегством в Александровскую слободу, а оттуда в Ростов. По сообщению «Вологодского Летописца», когда Москва была сожжена, Иван Грозный «был тогда на Вологде и помышляше в Поморския страны, и того ради строены лодьи и другия суды многия к путному шествию»[31]. Поразительное, наблюдаемое от века к веку, совпадение общего северного вектора этих оборонительных отступлений позволяет видеть в нем проявление геополитической структурированности процесса территориального роста России.
Заметим, что и позднее, в период присоединения Сибири к Русскому государству, ее северные окраины, прежде всего – обращенные к Ледовитому океану речные магистрали, обеспечивали первым немногочисленным партиям русских первопроходцев наиболее безопасные, по сути, «тыловые» маршруты отхода из зоны непосредственного соприкосновения со степняками. Как сообщает Есиповская летопись, после гибели Ермака остатки его отряда, остававшиеся в Искере («граде Сибири») (по-видимому, вместе с людьми воеводы Ивана Глухова), «видяше, яко наставника злочестивыи тотаровя убиша и з дружиною его, с прочими казаками, и убояшася жити во граде, изыдоша из града тай поплыша вниз по Иртишу и по великой Оби, и через Камень бежаша к Руси»[32]. Уходили казаки из Сибири, как уточняется в Сибирском летописном своде, хорошо знакомым русским людям северным путем: «Обию до реки Соби, и через Камень». В 1585–1586 гг. тем же маршрутом, но с зимовкой в устье Иртыша, у Белых гор, совершил отход на Русь и отряд воеводы Ивана Мансурова[33].
Стратегическое значение севера Западной Сибири существенно повысилось в 1590-е гг. – в период активного создания опорной сети русских острогов в этом регионе. В 1593 г. воеводой князем Петром Горчаковым был основан и заселен ссыльными угличанами Пелымский острог; в этом же году воеводы Никифор Траханиотов и князь Михаил Волконский поставили в нижнем течении Северной Сосьвы Березовский острог. В 1594 г. во владениях остяцкого князя Бардака построили Сургутский острог, куда был переведен гарнизон упраздненного царским указом Обского городка[34]. В 1595 г. казаками и стрельцами под главенством Никифора Траханиотова на месте туземного Носового городка был построен Обдорский острог[35] (хотя, строго говоря, единой версии относительно точного времени основания Обдорска пока не существует).
2) Север в эту эпоху русской истории выступает не только пространственным резервом, но и емким ресурсным тылом, позволявшим в конечном счете преобразовать окраинное положение страны в «наступательную» позицию или по крайней мере компенсировать иные стратегические слабости и уязвимые места в геополитическом положении Русского государства. Лежащие к востоку от Печоры богатые пушниной и морским зверем северные территории стали мощным катализатором развития торговых и дипломатических связей России со странами Западной Европы, способствуя повышению международного престижа Русского государства и его включению в систему европейских отношений. Сведения о принадлежащих России островах на северном «море-океане», «где водятся кречеты и соколы-пилигримы», вывозимые отсюда «по разным странам света», и о поразительном изобилии дорогих мехов, добываемых в соседней с Россией «стране Тьмы» и также в больших количествах поставляемых на внешние рынки, содержатся уже в сочинении Марко Поло «О разнообразии мира» (1298 г.)[36], ясно свидетельствуя о довольно раннем включении Русского Севера в международные торговые связи.
Растущий спрос на пушнину северных районов Сибири на рынках Запада и Востока дал значительный толчок сначала землепроходческой активности предприимчивых феодалов, купцов и промышленников, а затем и «предпринимательству» на этом поприще самого государства. Вступление его в прибыльное дело эксплуатации сибирских ресурсов с конца XVI в. дало, по словам С.В. Бахрушина, «новый оборот» всей политике захвата зауральских земель[37]. Товарные ресурсы, поступавшие в казну от непосредственной эксплуатации государством инородческого населения северных и восточных территорий, в частности сибирская пушнина, составлявшая своеобразный «валютный резерв» государства, активно использовались в торговле с Западом. Получаемые в итоге богатства расходовались не только на удовлетворение потребностей господствующего класса, но и на проведение в жизнь широкой программы общегосударственных мероприятий, включая военное строительство и реализацию целей внешней политики. Эту сторону сибирской пушной торговли особо отметил американский историк Н. Фрейшин-Чировски: «Доходы от пушной монополии и ясака не только финансировали содержание сибирской администрации, но и доставляли центральному правительству значительный избыток для оплаты других общественных начинаний»[38]. Монопольное положение казны в развивающейся торговле с Западом отнюдь не отменяло важности последней для развития русского предпринимательства. Из доходов от «мягкой рухляди», в частности, кредитовалось московское купечество, торговавшее с Персией и Западной Европой[39]. Само открытие Русского государства Западной Европе и установление с ней прочных торговых и дипломатических связей произошло под мощным давлением коммерческого интереса европейцев к скупке мехов на русских рынках или достижению «соболиных» мест. Высокий спрос на пушнину позволял довольно отсталой в то время – по сравнению с Западной Европой – России расширить свои международные экономические позиции, избегнув окончательного оттеснения на периферию европейской цивилизации, т. е. решить жизненно важную для ее государственного существования историческую задачу. В контексте русско-западноевропейских отношений земли Сибири и Севера уже к началу XVII в. фигурировали в числе наиболее доходных и стратегически ценных для Русского государства территорий. Голландец Исаак Масса сообщал, что после убийства Лжедмитрия в мае 1606 г. бояре, сторонники Василия Шуйского, объясняя народу причины низвержения самозванца, инкриминировали ему, среди прочего, заключение с «воеводой Сандомирским» Юрием Мнишеком договора, по которому он, самозванец, сыну воеводы, брату царицы, обещал «отдать всю землю Сибирь, а также Самоедскую и соседние земли»[40].
25
См.: Зубков К.И. Геополитический и цивилизационный прафеномен России // Региональная структура России в геополитической и цивилизационной динамике: Доклады. Екатеринбург, 1995. С. 36–38.
26
Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: случай советского коллапса // Время мира. Вып. 1. Новосибирск, 2000. С. 238.
27
Карамзин Н.М. История государства Российского: в 12 томах. Т. IV. М., 1992. С. 56.
28
См.: История Норвегии. М., 1980. С. 157.
29
См. подробное описание этих эпизодов в: Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. II. Т. 3–4. М., 1988. С. 279, 361–362.
30
Соловьев С.М. Сочинения. Кн. III. Т. 5–6. М., 1989. С. 75, 143.
31
ПСРЛ. Устюжские и вологодские летописи XVI–XVIII вв. Т. 37. Л., 1982. С. 195.
32
ПСРЛ. Сибирские летописи. Группа Есиповской летописи. Т. 36. Ч. 1. М., 1987. С. 63–64.
33
Там же. С. 64–65, 185.
34
Там же. С. 139–140.
35
Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032–1882 гг. Сургут, 1993. С. 48.
36
Книга Марко Поло. Алма-Ата, 1990. С. 208.
37
Бахрушин С.В. Научные труды. Т. IV. М., 1959. С. 9.
38
Freishin-Chirovsky N. The Economic Factors in the Growth of Russia: An Economic-Historical Analysis. N.Y., 1957. P. 97–98.
39
Бахрушин С.В. Научные труды. С. 11.
40
О начале войн и смут в Московии / Исаак Масса. Петр Петрей. М., 1997. С. 125.