Мальформ

Он получил порцию заботы, внимания и пищи, а теперь снова спал. Ханна сказала, что кормить его придется снова через несколько часов. Она держала его на руках вертикально после кормления, пояснив, что нужно делать это во избежание срыгивания. С этими словами она вручила его юной ренвуар.

– В точности, как и с обычным дитём, – снова напомнила она. Хотя детей у нее не имелось. Но с мальформом она уже все это пережила. Может она нянчила своих братьев и сестер? Этого Эдит не знала, а сейчас и не время об этом спрашивать, она утомилась и не смогла бы все равно воспринять рассказы о семье и родственниках Ханны с той долей внимания, которая требуется в подобных случаях.

Девушка послушно исполняла свои новые обязанности, просто прислушиваясь к данным ей советам. Ей вовсе не хотелось, чтобы мальформа вытошнило на ее плечо кровавым месивом. А рекомендации Ханны работали, еще и поэтому расспросы про ее опыт казались неуместными.

Мальформ же ощущался в ее руках куда тяжелее, чем ночью. Груз ответственности и невероятного бремени вдобавок к шести с чем-то фунтам телесного веса, которые он, должно быть, прибавил за столь короткое время после появления.

Она страшилась того, что он снова примет в ее объятиях ту пугающую безобразную форму, но этого не произошло. Может ли быть так, что мальформ притворяется при Ханне, а как только та удалится, преобразится вновь?

В таком случае Эдит могла его просто выронить на пол. Интересно, он переживет нечто подобное? А если швырнуть его в стену? А насколько сильной окажется ее травма при таком развитии событий? Ее голова взорвется от боли? Или же она и не заметит того, как сошла с ума? Ей снова вспомнилась танцующая Куинси из ее сна. Если и представлялось безумие, то выглядело оно в понимании Эдит именно так.

Теперь она вообразила себя с отсутствующим взором, как размазывает кровь по стенам и поет… Ну и жуть! Эдит поежилась и представила, как подобные больные настроения испаряются в сладостных запахах цветущих гортензий под окном и потоках жизнерадостного светлого утра.

Ханна спросила нужна ли Эдит помощь с тем, чтобы одеться. Та отказалась, ответив, что точно обойдется без корсета, а услуги служанки могут понадобиться только в этом случае.

Кроме того, Ханна бы настояла на том, чтобы она нарядилась в красное. Та уже отворила шкаф (Куинси с ножом так и не появилась из его недр) и пробежалась своим взором, оценив разноцветный гардероб: голубое, синее, лиловое, желтое, горчичное, лимонное, кукурузное, шафрановое, да, желтый ее любимый цвет. Являлся таковым…

Глаза служанки и Эдит продолжали скользить по полоскам тканей. Наконец они остановились на черном пятне среди буйства красок – траурное платье, которое она не снимала после смерти отца почти год. После него другие цвета ей казались вульгарными, вызывающими, порочащими ее и утрату их семьи. И только-только Эдит начала постепенно возвращаться в мир цвета и жизни, начав с серого, темно-синего и томного фиалкового. И продлилось это совсем недолго…

Рядом с чернильным шелком соседствовал красный точно знамя кусочек. В него и вцепилась взором Ханна будто бык во время corrida de toros – ужасающей забавы жителей Эспани, во время которой нарядный мужчина сперва раззадоривал животное красным полотном, а затем всячески терзал на потеху толпе, кульминацией же становилось элегантное убийство. Никаких других ассоциаций у нее не возникало, когда она взирала на кровавую переливающуюся ткань.

У нее имелся лишь один такой наряд. Велюровое тяжелое платье с длинным шлейфом. Учитывая предстоящую жару, утро ясно давало понять: солнце не сдаст позиций превратить Британь в раскаленный тигель после полудня, а может и вечером. А сама мысль об этом удушающем наряде заставляла сию же секунду избавиться от него.

– Нравится? – поинтересовалась Эдит, когда сильная кисть Ханны заскользила по нежной и теплой ткани. – Возьми его себе. Оно мне даже большевато, а тебе в самый раз.

Как только ее новый наряд ренвуаров будет готов, а это произойдет через пару дней, то все эти одежды ей более не потребуются. Она раздаст их. Разумеется, Куинси достанется ровно столько, сколько та пожелает, они с ней одинакового телосложения. И их крепкая дружба дает ей такое право. Конечно же, она не будет так рада этим платьям, как остальные. Ее подруга не пожелала бы для нее такой участи… Остальное пойдет для родственниц всех тех, кто работает в Милтон Хаусе, и пансиона, где она сама обучалась, стало быть. Тут уже девушкам будет весьма лестно. Ведь многие из них, включая даже некоторых учениц, не смогли бы себе позволить подобные одежды. Может им они принесут счастье и изменят их жизнь?

– Что вы… Я не могу, – отнекивалась Ханна. – Куда же мне его носить?

– У тебя же бывают выходные, – не сдавалась Эдит. Она тоже упертая, когда это того требует, и когда вовсе не хочется весь день потеть в бархате.

– Верно, – Ханна извлекла платье из платяного шкафа и приложила к телу.

– У меня есть пара дней, чтобы пощеголять во всех цветах радуги, перед тем, как весь мой выбор будет состоять из одних оттенков мясного, – добавила Эдит. – А тебе, моя дорогая, очень к лицу.

– Просто красный всегда был моим цветом, – заливаясь румянцем, проговорила Ханна.

– Вот и славно! – воскликнула Эдит, извлекая из шкафа наряды других цветов. Она собиралась сегодня перевоплотиться в истинную джипси. Желтое, золотое, фиолетовое, зеленое. Все и сразу! И этого у нее никто не отнимет.

– Благодарю вас, мисс Эдит, – горничная свернула подарок в аккуратный квадрат и уложила его пока что на кровать. – Что нибудь еще?

– Не стоит благодарности. Нет, на этом все, спасибо.

Ханна сделала книксен, устроила платье на своем предплечье, как истинный матадор – знамя, собрала перепачканные простынки мальформа другой рукой и удалилась.

Эдит с облегчением выдохнула. Ей отчего-то стало даже приятно оказаться одной. Одной… Теперь она не одна. И никогда не будет таковой. Она повернулась к мальформу в его постельке, а затем вернулась к нарядам.

Хотя до этого мысль о том, что она снова останется наедине с отражением своего разума и души, пугала до мозга костей, сейчас та уже не ощущалась такой нестерпимо жуткой. Наверное, она устала от общества Ханны, та вела себя точно так же, как и Аддерли. Хотела от нее большего, чем Эдит могла бы дать им всем. Сколько времени еще пройдет, чтобы она сама приняла себя в роли ренвуара? Вдруг это и вовсе не произойдет?

Шаг за шагом. Эдит спускалась по лестнице со второго этажа, осторожно неся мальформа. Тяжело, но физическое переутомление ей не повредит, это поможет ей провалиться вечером в сон без лишних ментальных терзаний.

Знаете, когда ваш мозг так переутомился, а корпус и конечности – нет. Обычное дело для благородных дам, которые ничего не делают. И потом ты не можешь уснуть, потому что тело не получило должную порцию движений, разум просит его угомониться, но оно непослушно ворочается в постели, то и дело поднимается, чтобы попить воды, а может и прокрасться на кухню. Эдит просто предчувствовала, что если не утомится телом, то точно не сможет спать спокойно. Ночь могла готовить для нее свои сюрпризы. Маленький мальформ сладко посапывал, но, как знать, вдруг он сумрачное создание? Если Ханна утверждает, что они похожи на детей, то он может просыпаться и реветь всю ночь, требуя внимания и своего отвратительного овутического раствора.

Коридоры с красными стенами и зелеными абажурами при свете дня не напоминали нечто инородное, подводное и немыслимое. Пространство сузилось до привычных широт и высот. Она быстро прошагала по этажу к лестнице с вычурными перилами и балясинами, со стены на нее неодобрительно поглядывали портреты предков. Все в красном. Самодовольные, строгие и напыщенные. Грандиозно величественные, по-королевски. А все из-за того, что так их изобразил какой-то художник. Портреты лгали. Всегда.