Убырлы Кеше

Снег во дворе растаял почти весь, и людям приходилось топать по воде, чтобы добраться до колодца или сарая. Лужи были так велики, что во двор никто особо не рвался. К конюшне и вовсе не ходили, так как надобности в том особой не было. Все в основном сидели в доме, каждый думал о своём. Лишь Дарья дважды в день ходила задать корму скоту да набрать воды. После нападения разбойников Плетнёв больше не стал неволить Дарью — не оттого, видимо, что вера к ней у боярина вернулась, а скорее из-за сына. Внутренние раны у парня раскрылись. Макарка тяжело дышал, лицом был белее белого, на месте раны образовался огромный тёмный синяк. Дарья то и дело прикладывала к боку Макарки лёд, поила какими-то отварами, качала при этом головой. На вопрос Плетнёва, выживет ли, только пожимала плечами.

Кручинин то и дело предлагал Дарье свою помощь, но женщина не особо это жаловала. Она предпочитала всё делать сама и на знаки внимания Тимофея реагировала очень сухо. Дашка и Лукерья изнывали от безделья, Настасья же сидела целыми днями у окошка.

Нападение, едва не погубившее их всех, напротив, принесло Настасье некоторое облегчение. Раз в лесу бесчинствуют лихие людишки, тогда, может, и нет никакого убыра, в которого молодая княжна почти уж уверовала, после того как Федька едва не проткнул её осиновым колом? Эту мысль она внушала себе изо всех сил, но полностью вырвать тягучие и страшные сомнения из сердца так и не удавалось.

Что если Григорий и впрямь колдун… или этот самый убыр, коим считал его убиенный Федька?

Настасья с замиранием сердца гадала: отпустила ли она Григория из жалости, или лесной колдун и впрямь сумел её околдовать? Как Настасья ни старалась, но образ чернобородого Григория не выходил из её головы. Верно ли, что он сынок серпуховского боярина Кубенина, или соврал, чтобы шкуру свою спасти? Он ли побил её холопов и лошадей, а если он, то отчего ж они точно в зубах у медведя побывали? Может, и прав был Федька: не человек он, а демон лесной?

Отчего ж она уже которую ночь не спит, только о нём и думает?

Все предыдущие дни Настасья замкнулась и почти не выходила из своей светёлки. Она общалась лишь со своими бабами, могла перекинуться парой слов с Дарьей, когда та заходила в её спальню — поменять бельё или помыть полы. Лукерья всё это время почти не отходила от княжны, видя, как та мучается. Лукерья рассказывала им с Глашкой всякие сказки и прибаутки, такие же скучные и неинтересные, которые она уже не раз слышала, ещё при княжьем дворе. Когда уныние и тоска отступали, Настасья изнывала от скуки, но терпела её, а вот Глашке приходилось труднее.

Беспокойная девка просто не могла усидеть на месте. Она  то бегала навещать раненого Макарку, то доставала Кручинина, то приставала к Дарье с расспросами, что это за Лебяжий Лог такой, на который муж её Никодим Васильку и боярского коня Беса увёл.

Как-то раз, перетрясая Настасьину перину, Дарья в очередной раз подверглась Глашкиным расспросам:

— Дарьюшка, милая, сколько уже тебя прошу: поведай ты нам, что тут у вас за места такие, что в них людей звери грызут и следов за собой не оставляют? Не мог же человек так Лукьяна с Егоркой изувечить, а коль смог — так, значит, у него когти как у медведя да зубы волчьи. Почему место-то, куда твой муженёк посланника боярского повёл, Лебяжьим Логом кличут? Расскажи, интересно же, а то мы тут со скуки мрём!

Дарья бросила на болтливую девку хмурый взгляд:

— Хочешь послушать про Лебяжий Лог? Желаешь узнать, живёт ли там нечисть какая иль нет?

Увидав, что Настасья при этих словах вздрогнула и посмотрела на неё, Дарья отложила в сторону подушку и присела на кровать.

— Хочу, хочу! — сцепив пальцы в замок, заверещала Глашка, опускаясь рядом.

— Ну так слушай. — Дарья сделала паузу и, убедившись, что Настасья и Лукерья тоже замерли в ожидании, равнодушно сказала: — Нет никакой нежити на Лебяжьем Логу. Овраг это обычный, за ним развилка — одним словом, обычное место и всё тут.

Увидев тут же скривившееся личико Глашки, лёгкую улыбку на Губах Лукерьи и вновь опустившуюся на лицо Настасьи печаль, Дарья как-то вся съёжилась, понизила голос и прошептала:

— А вот Гадючий Ключ — совсем другое дело…

 

***

 

— Болото наше — место гиблое, злое… — Дарья говорила медленно, её голос подрагивал. — Сколько на нём народу пропало, того и не посчитать! Но самое ужасное на нём место — тот самый Гадючий Ключ. Название такое у него, потому что там прямо из-под земли вода бьёт, а та вода почти сразу же в озерцо стекает. Хоть так и говорят, что озерцо, но на самом деле это топи непроходимые.

— И ещё, верно, змей там у вас полно, — перебила рассказчицу Глашка.

— Гадюк там видимо-невидимо, да и прочих злыдней и гадин, как выяснилось, тоже хватает.

— Ужель прав был татарин, — поинтересовалась Глашка, — когда говорил, что убыры там эти самые водятся?

— Нет там никаких убыров! — Дарья снова украдкой посмотрела на Настасью. — Другое там.

— Что же? Что другое? — не унималась Глашка.

— Будешь перебивать на каждом слове — уйду! — сказала Дарья строго.

Глашка тут же прикрыла ладошкой рот. Дарья продолжила:

‍