Страница 52 из 80
Я очень нервничаю, пока Миши нет. Одновременно мне хочется все узнать о Максиме и при этом, я безумно боюсь узнать что–то плохое. Ноги холодеют и на коже выступают мурашки. Миша ушел, забыв свой телефон на моей кровати. Доктор тоже вышел из палаты. Воспользовавшись ситуацией, я беру его телефон. Он на пароле, но я на «автомате» забиваю комбинацию цифр, и он включается с первого раза. Странно. Почему я знаю пароль на его сотовом телефоне? Я не помню номер своего собственного мобильного, а вот пароль его сотового вбиваю, даже не задумываясь. Открываю браузер и вбиваю в поисковую строку запрос про аварию, в которую мы с мужем попали. Интернет мгновенно выдает множество фотографий. Я перелистываю их, в горле встает ком. По щеке бежит слеза. Руки дрожат.
- Зачем, Лена? – Миша выхватывает из моих пальцев свой телефон. Смотрит на экран, хмурится, отключает телефон.
- Думала, что если увижу, вспомню – дрожащим голосом говорю, вытирая слезу.
- Вспомнила? – обеспокоенно спрашивает Миша, присаживаясь около меня на стул.
- Нет. Ничего не помню. Зачем мы туда поехали, не помню.
- Врач говорит, что возможно дома память вернется быстрее.
– Как он? – домой я поеду только с мужем.
– Он в коме, Лен, - печально говорит Миша, опуская глаза в пол. - Он не приходит в себя. Его родителям мы сообщили, свекровь твоя сейчас приехать не может, а свекр в больницу сам слег, как узнал про сына. Твоим родителям мама ещё не сказала. Они уехали в санаторий на неделю, вернутся сегодня вечером. Мама не хочет такое сообщать по телефону.
– Не говорите ничего, - обеспокоенно произношу я. – Позвони маме прямо сейчас и запрети ей говорить им.
– Но почему?
– Я не хочу, чтобы они летели сюда. Мама безумно боится самолетов, она поэтому за границу никогда не ездит. Фобия у неё такая. Я очнулась. Со мной все хорошо. Я позвоню им сама, скажу, что в отпуске и чтобы они не волновались. И маме своей ты зря сказал.
– Это не я, это Леша.
– Ну и дурак он.
– Тебе легко говорить, - возмущается Миша, вставая со стула. - А мы с ума сходили всё это время. Я вообще забыл, когда спал в последний раз. И я уверен, Леха там тоже, как на иголках. Дураки мы, конечно!
– Прости, я не правильно выразилась, - мне становится безумно стыдно за свои слова. - Прости. Вы самые родные для меня люди. Родители и вы.
Наш разговор прерывает вернувшийся в палату врач. Он переминается с ноги на ногу, не зная как начать разговор.
– Елена…
- Что с ним? – я чувствую, что с Максимом случилось самое страшное.
- Мне нелегко это говорить, но мозговая активность у вашего мужа пропала, – он переводит свой взгляд на меня, потом снова на Михаила.– Своими словами это значит, что его мозг умер. Сердечную деятельность поддерживают аппараты, но он мертв. Нам необходимо от Вас подписанное разрешение на отключение его от аппаратов.
– А если я его не подпишу, – ошарашенно произношу я. Видимо на меня еще действуют таблетки, которые я выпила недавно, я ощущаю себя заторможенной и плохо соображаю. А иначе я бы разнесла эту палату.
– К сожалению, от этого он не оживет, – он мнется, но все же продолжает.– Но в больнице есть другие пациенты, которым необходимы данные аппараты, у них еще есть надежда. Вы можете пройти к нему, чтобы попрощаться. Я не имею права лишать вас этого.
Я сейчас очень злюсь на Сергея Викторовича, ещё пару часов назад он не пускал меня к мужу, а сейчас, пожалуйста. Все, лишь бы я расписалась в этой проклятой бумажке. Другим людям нужны эти аппараты. Другим!!!
– Елена, прежде чем вы войдете в палату, давайте поставим укол успокоительного, – доктор очень нервничает, он не знает, что будет со мной после этого.
– Нет, не хочу сейчас никаких уколов, – я и так ощущаю себя сонной мухой, а что со мной будет после укола.
– Хотя бы пару таблеток валерьянки, – врач не унимается, не пропускает меня к двери, он протягивает ко мне стакан воды и таблетки, я покорно выпиваю их и направляюсь к выходу, но он опять встает на моём пути. – Давайте подпишем документы.
– Потом – холодно отвечаю я, смотря на друга. Миша замерев, стоит у стены и наблюдает за мной. Он печален.
– Нет, сейчас, - настаивает доктор. - Потом вы можете быть не в состоянии этого сделать. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.
Не хочу ничего подписывать. Сергей Викторович протягивает мне бумаги и подает ручку. Я не знаю, как это сделать. Умом понимаю, что это всего лишь формальность, но по совести это выглядело так, будто я подписываю смертный приговор. Я хочу как можно скорее увидеть Максима, но меня не пустят к нему, пока я не поставлю свою подпись на этом разрешении. Вдох. Выдох. Вдох. И я делаю это. Получается какая–то непонятная каракуля, пальцы меня не слушаются. Я с трудом держу ручку. Ручка выпадает из моих рук на пол и закатывается под кровать. Доктор тянет за бумаги, а пальцы не разжимаются, ему пришлось приложить небольшие усилия, чтобы забрать документы, не разорвав бумагу.
Меня провожают в палату, мне дают пятнадцать минут на прощание, после чего должны отключить приборы. Я подхожу к кровати и сажусь на заранее приготовленный для меня стул. Я не знаю, что сказать ему, с чего начать? Как прощаются? Я никогда ещё не присутствовала на похоронах. Когда умер Мишкин отец, я лежала в больницы с двухсторонней пневмонией. Из близких никогда никто не умирал. Теперь мне придется посетить это печальное мероприятие. Как смотреть в глаза его родителям там. Как объяснить им, что я жива, а он нет. Им сейчас в миллион раз труднее и больнее, чем мне. Я беру его за руку, сжимаю ладонь. Он выглядел так, как будто просто спит. Пальцы теплые, розоватые губы, нет серости кожи.