Страница 4 из 13
Последняя вылазка в тот день была лучшая, потому что фру Торкильдсен взяла меня с собой. Этого я не ожидал, поэтому не сразу откликнулся, когда она вылезла из машины и сказала:
– Пошли!
Надо же – обычное слово, а какое прекрасное.
Я не совсем тупой и понимаю, когда лучше идти рядом, и тут как раз такой случай и выдался. Фру Торкильдсен решительно вела меня через толпу, и ее уверенность передалась мне.
В ноздри мне ударил знакомый и в то же время чужой запах. Фру Торкильдсен вела нас к источнику запаха, в самую глубь помещения. Там виднелся вход в пещеру, куда мы с фру Торкильдсен и направились, и совсем скоро я понял, где мы очутились. В Драконьем логове.
– Ну что ж, давай тележку возьмем, – сказала фру Торкильдсен.
Так мы и поступили. Я шагал сзади на поводке, а фру Торкильдсен медленно, но целеустремленно передвигалась по помещению и одну за другой брала с полок бутылки. Некоторые она ставила обратно на полку, а другие складывала в тележку. Когда тележка стала полна, фру Торкильдсен двинулась к выходу, и я уже предвкушал, как заберусь в машину и мы поедем домой, где после такой вылазки меня наверняка ждет какое-нибудь лакомство. Но это было бы слишком просто.
Сперва фру Торкильдсен выложила из тележки все ее содержимое и передала его мужчине за стойкой. Тот одну за другой трогал бутылки, а фру Торкильдсен объясняла ему, что ждет гостей, потому что ее супруг умер и надо устроить поминки. Похоже, такая причина его устроила. Мужчина за стойкой выразил свои соболезнования и вернул бутылки фру Торкильдсен. Но тут возникла новая задачка. Фру Торкильдсен сложила все бутылки в пакеты, и пакетов этих оказалось чересчур много – унести их все она бы не осилила.
– Боже мой, как же мне дотащить это все до машины? – спросила она, и мне захотелось ответить, что никак, вообще без шансов, хватай то, что тебе по силам, и давай-ка отсюда убираться побыстрее, однако тут откуда ни возьмись нарисовался какой-то хриплый бородатый юнец, который предложил ей помощь.
Фру Торкильдсен вообще ничего нести не пришлось – этот тип подхватил ее пакеты, и мы пошли к машине. Дорогой фру Торкильдсен рассказала, сколько успела, о себе, о жизни и даже обо мне чуть-чуть. И все рассыпалась в благодарностях. Она бы его вообще не отпустила, но у юнца, видно, и другие дела в жизни имелись, кроме как ее слушать.
Фру Торкильдсен не ест. С моим завтраком она запаздывает, а насыпав мне корма, сама вместо еды наливает себе стакан драконовой воды. На моей памяти она так рано ее никогда не пила. Впрочем, откуда мне знать? Может, когда твой муж умер, так и полагается делать. Сегодня она еще не пила. Пока. Сидит на табуретке и вертит в руке стакан.
Фру Торкильдсен посмотрела на меня, а я на нее, и, возможно, в голову ей пришли те же мысли, что и мне:
Кто из нас уйдет первым?
Мне шесть лет.
Фру Торкильдсен семьдесят пять.
Лишь немногим собакам хватает мозгов осмыслить цифры. Я бы сказал, что в цифрах они вообще ничего не петрят. Цифры нужны собакам разве что считать, а для среднестатистической собаки счет ограничивается следующими вычислениями:
Я.
Я и ты.
Стая.
Стая, ясное дело, бывает «маленькая» или «большая». Все, как известно, относительно. Я понимаю, что числа попадаются маленькие и большие. Но на этом – все. Вот, например, «семьдесят пять» – я понятия не имею, большое оно или маленькое. Однако что пять комаров больше, чем четыре слона, – это я знаю. Ergo est sum[2]: семьдесят пять больше семидесяти четырех, да. Так мыслю. И то же самое, если слонов заменить на куриц, умножить на селедку и разделить на белых медведей. То, что я это понимаю, вовсе не означает, будто большинство собак тоже соображают так же хорошо. Спросите, например, шотландского сеттера – при условии, разумеется, что у вас получится хоть на секунду отвлечь его от аутофелляции, – будет ли один плюс один два, и вместо ответа вы получите придушенную птицу, потом еще одну и под конец – еще одну. Я не расист. Шотландские сеттеры не сообразительны. Только и всего.
Лично я намного сообразительнее собак в целом. «Милый, умный и легко обучаемый» – это у меня на морде написано, черным по белому. Не стану спорить. Умный. По крайней мере, по человеческим меркам. Чтобы люди считали тебя умным, собаке вообще особых усилий прилагать не требуется. Осилил «Сидеть!» и «Дай лапу!» – и ты уже близок к тому, чтобы тебя признали гением. Не стану кривить душой – такие заниженные требования мне по нраву. И я бесстыдно ими пользуюсь.
Итак, мои человеческие друзья считают меня суперсобакой. А вот в собачьей иерархии я располагаюсь довольно низко. Очень низко. Примерно на сто восемьдесят шестой ступеньке. Или на пятнадцатой. Возможно, на обеих. Помесь сто восемьдесят шестой и пятнадцатой. Я проигрываю по всем собачьим статьям. Сила, размер, инстинкты, нюх, агрессивность – по всем этим критериям я нахожусь так низко, что управляй миром собаки, и я не нашел бы себе самки. Это если бы я, несмотря ни на что, вообще не сдох бы в щенячьем возрасте. Многие животные рожают сразу несколько детенышей по вполне определенной причине: в помете порой попадаются и такие, как я. В естественной среде обитания у нас яички не успели бы опуститься, как мы уже стали бы лисьим кормом.
Лишь благодаря людям у меня есть еда, крыша над головой, чесалка для шерсти, коврик, тепло и любовь. Да, любовь. Любви мне надо много, и я совершенно честно это признаю. Я и взамен отдаю немало любви. Особенно когда вам это нужно. Собака для души. Декоративная собака-переросток, которой не повредило бы сбросить пару килограммов, но разве это возможно, когда у фру Торкильдсен заведено закармливать всех лакомствами?
И тем не менее я, как и все остальные собаки в мире, – волк. Где-то в глубине души я храню знания, необходимые волку, спрятанные за прослойками поколений, отделяющих меня от волков.
Волк в анамнезе.
Это вам не тапки грызть.
Если объяснять по-простому, то собачья память смахивает на вселенную. То есть по форме напоминает песочные часы. Так оно у всех собак. И у чихуахуа, и у сенбернара память примерно одинаковая, только размеры отличаются, однако в зависимости от особи пахнет память по-разному.
Многие наши воспоминания переданы нам по наследству вместе с загадочными инстинктами, которые, если разобраться, вовсе не загадочные. Понимаю, звучит это так, будто я – перенюхавший носков бриар, но все равно скажу: память – это непрерывный поток. В наиболее банальном проявлении ее можно наблюдать у бордер колли: чтобы действовать так, как человек пожелает, собакам этой породы вообще не требуется дрессировка. В бордер колли будто батарейки вставили – и вперед. И вот она бегает себе и бегает. Но счастлива ли она при этом? В следующий раз, как увидите бордер колли с вытаращенными глазами и теннисным мячиком в зубах, поразмышляйте над этим. Волк, который вместо того чтобы сожрать овцу, сторожит ее, – по-вашему, на такого волка можно положиться?
Нередко, чтобы не сказать всегда, премудрости, которым меня учили в бытность мою щенком, оказывались лишь отчасти правдой, а чаще всего вообще полной чепухой. Например, вот эта: «Если у тебя забарахлил желудок, поешь дерьма!» В другое время и в другом месте такой совет наверняка сработал бы, однако в густонаселенных городах ничего у тебя не выйдет. Они по запаху это определят – если ты, довольный и радостный, прибежишь домой с вымазанной дерьмом мордой. И реагируют они ужасно эмоционально. То самое дерьмо, которое они так тщательно подбирают, прячут в черные мешочки и послушно несут к дерьмонакопителю, почему-то вызывает у них бурное, вульгарное отвращение.
«Фу, какая мерзость!» – вопят они. Некоторые даже ударить могут, но и это не самое страшное. Намного хуже, что потом, после того как тебя унизительно окатили водой из шланга, ты осторожненько ищешь общества своего хозяина и видишь, что тебя спустили на ступеньку вниз в иерархии. Нет, новых особей в стае не появилось, но ты вдруг находишься уже не там, где прежде. Ты словно в один миг скатился вниз. Одно дело – когда ты в самом низу иерархии, но веселый, и амбициозный, и полный надежд, и перед тобой открыта дорога на самый верх, и совсем другое – когда из-за неудачной выходки между тобой и всеми остальными появляется пропасть. И пропасть эта никогда не закроется. «Поешь дерьма!» – мудрость, которая в наших краях давно перестала быть мудростью. От нее остались лишь слова. А словам, как известно, лучше безоговорочно не доверять.
2
Я мыслю, значит, я существую (лат.).