Экспат

Несколько раз Эрнест глубоко вздохнул. Попытка пробежки всё ещё давала о себе знать. Ароматы тут конечно были… Лакричный дух абсента или анисовки, стойкий кислый запах пролетарского пота, смешанный с тонкими духами. И сверху всего этого — горькое послевкусие смеси дымов.

Спокойным, медленным шагом протиснулся мимо стойки и «стоячих» столиков, за которыми курили, пили и смеялись. Едва не оступился и не полетел вниз, в подвальный этаж. Из которого, в свою очередь, так же несло густым и сладким дымом. Но вкупе с несколько пугающими запахами, самой простым из которых был дух чистого спирта.

— Пешком шёл из дома через Лесопилку? — иронично осведомилась Агнетт вместо приветствия.

— Из дома я бы дошёл за десять минут, — парировал Эрнест, без спроса усаживаясь рядом. — Что пьём?

— Апероль. Буду благодарна, если возьмёшь мне ещё, — покачала пустым бокалом девушка.

— Учти, — серьёзно заявил свежеиспечённый хартист и безопасник, прежде чем развернуться, — если я вернусь от стойки с бокалами, а ты сбежишь — выпью оба и буду рад.

У стойки сильно поддатая разнополая и разновозрастная компания смотрела на голопанели некое реалити — шоу, и вовсю его обсуждала.

— А вот что она это самое?

— Да что ты на неё, ты посмотри на него!

— Приятель, бутылку апероля и бокал.

— Местного, коренного или из метрополии?

— А они отличаются?

— Ох, мужик, местный лучше не пить. Травы у них сильно по голове бьют.

— В общем, что та рыжая пьёт?

— Два бокала средненького за то время, что я помню. По бюджету не ударит, по голове — вполне.

— Тогда давай бутылку и бокал. Сколько с меня в кронах?

— Боги, хочешь бесплатного совета от старого Эла? Бросай носить с собой эти бумажки. Бросай всё на карточку, её ломать куда тяжелее, чем челюсть. Двести.

— Спасибо за совет.

Эрнест на ощупь отсчитал две купюры, проверил. Пятисотенные. Хм, а если остальные тоже не сотенные? Вот чёрт, а чего ему в конторе подсунули так много? Он положил одну на стол и удостоился хмурого взгляда бармена, отвлекшегося от протирания стаканов.

— Малец, я по тебе вижу, что ты не убежишь и сядешь надолго с ведьмой. Расплатишься по итогу, не бойся.

Оставалось только кивнуть и вернуться к столику с занятыми руками. Поражаясь местной доверчивости.

— Тебя только за смертью посылать.

— Посылали, вернулся самостоятельно. Кстати, местные довольно доверчивы — обычно за такие объёмы просят расплатиться вперед.

— Их прикрывают «Аргусы», а с ними шутки плохи.

— Банда? — лишняя информация никогда не помешает.

— Безопасники. Имеющие лицензию на охрану «синих» районов, а это чего — то, да стоит.

Алая жидкость полилась в охлажденные рюмки. Звонко чокнуться, пригубить. Дать горьковатому аперитиву растечься по глотке, «разнюхать» апельсиновое послевкусие, вздохнуть.

— И чего ты не взял что — нибудь лёгкое на закуску? — изогнула бровь рыжая.

— Ты же просила взять кордиал, а не шоты, — развёл руками он, — не сориентировался, уж извини.

Эрнест и Агнетт обменялись укоризненными взглядами и дружно засмеялись.

— Расскажи о себе, — повелительно вдруг сказала рыжая. — На дирижабле мы больше смеялись и обменивались байками. Пока я тебя ждала, поймала себя на мысли, что ничего о тебе не знаю. Ну, кроме того, что — она начала загибать пальцы, — ты где — то служил, пьешь шотами ликеры, куришь трубку и не лезешь за словом в карман.

— Ты знаешь больше, чем я. Так что предпочту пока послушать и покурить. Тяжелый день, нужно собраться с мыслями.

— Ну ладно, — неожиданно девушка осеклась и замолчала. Эрнест спокойно достал кисет и принялся набивать трубку. — Я из метрополии. Вторая дочь в очень приличной семье. Родители — профессор и доцент на одной кафедре хорошего университета. Очень спокойные и очень настойчивые. Только потом я поняла, что в таких семьях дочки обычно либо избалованные, либо — с комплексом самозванца.

— А на избалованную мадам ты не тянешь, уж извини.

— Мадмуазель, попрошу. Как же много ты можешь сделать выводов за три часа знакомства, — едко сообщила Агнетт, но пикировку развивать не стала. — Да, я была очень не согласна с тем, что за меня решали и решили родители. Часто срывалась в путешествия, какие — то глупые авантюры… без криминала или веществ — просто очень глупо звучащие сейчас. Я собиралась уйти в журналистику, но как назло, именно в момент поступления убили группу Боски.

— Подожди, это когда — коррумпированный мэр, мясорубка и шесть журналистов?

— Именно. В общем, была истерика, грань сердечного приступа, угроза остракизма. Пояснять, что такое остракизм, нужно?

— Не стоит.

— Как мило… так что я ушла в сторону социальной антропологии. Интересно, и есть потенциал оказаться подальше от дома. Четыре года, последипломный отпуск, стипендия. И вот я тут, дальше только глухие колонии.

— На мой взгляд, неплохое развитие истории.

Они чокнулись и снова отхлебнули.

— Знаешь, Агнетт, могло быть сильно хуже.

— Ну и насколько?

— Представь, что не ты тяжелый ребёнок у флегматичных родителей, а флегматичный ребёнок у тяжелых родителей. Отец — безумно ревнует мать и неспроста. Та уходит со всеми вещами, пока ты учишься в убогой школе, а отец пашет в мастерской. Не оставив даже записки. Твой старик пытается отвести душу хоть на чём — нибудь. А ты вытаскиваешь себя за шкирку из депрессивного, умирающего пригорода, и попадаешь в университет. А в то время, как тебе заливают сказки про постдок и научную степень — старик садится плотненько на отводящее душу занятие. На ставки.

Рыжая опустила глаза.

— Я не понимал, насколько это дерьмово, пока не увидел, как он спустил две тысячи крон за десять минут. Десять! Настаивать, блокировать счета обходными путями, давать пощёчины и ввязываться в драки — бесполезно. Он говорит «Это был последний раз», а потом знакомый букмекер встречает тебя на вокзале и сразу же начинает выбивать свежий долг. Я решил разорвать порочный круг, закрыть все долги и сдать отца в хорошую клинику, где ему бы поставили блок — имплант.

— Это очень дорогое удовольствие, — тихо проговорила Агнетт, внимательно следя за лицом Эрнеста.

— Особенно долги. Долгов было тысяч на двадцать. Эмэнэсы заработают столько за год. А за год он бы проиграл ещё пять минимум. Так что я отчислился и записался в армию, — глубокий глоток, долить апероль. — В экспедиционный корпус. Короткий контракт, два года. Там платят сорок восемь в год, если с доплатами определенного рода. Мне они полагались. Вот только когда я вернулся домой, то обнаружил, что папаша умудрился заложить не только всё и вся, включая этот самый дом и свою душу. Но и львиную, блядь, долю моих боевых.

— И как ты поступил?

— Расплатился с некоторыми из займодателей, чтобы усыпить бдительность остальных. Подкупил знакомого офицера, чтобы тот оформил моё опекунство над отцом. А заодно спугнул «серых» и «чёрных» букмекеров и ростовщиков. И официально обанкротился прежде, чем получил боевые. Коррупция иногда здорово помогает, сама понимаешь. Перевёз отца на недальнюю колонию. По местным законам его забрали в дом престарелых. Видишь ли, на нормальное по их меркам частное лечение денег уже не оставалось. Но оставалось на спокойную жизнь в приличном заведении, так что пришлось подчиниться. Иногда я получаю сообщения, что он и там умудряется играть. На конфеты.

— Я не тот, кто может тебя винить. Хотя, если честно, многие на моём месте станут, — хмыкнула Агнетт. — А как ты выбил эмиграционную квоту? С колонии и сюда… даже мне это стоило кучи нервов.

— Выполнял кое — какую не очень чистую работу, а что заработал — тем и платил. Не будем об этом.

Некоторое время они молчали, наблюдая, как через один столик от них двое крепких работяг всё громче спорят о «хозяевах». Точнее, девушка наблюдала, а парень остывал после резкой вспышки эмоций. История ещё не покрылась пылью, и сомнения о том, верно ли он поступил, всё ещё иногда приходили в голову молодому иммигранту.