Страница 9 из 20
Вот и жил бы, оберегая своих крестьян, одетых в солдатскую форму, и не заражаясь тем самым вредным для России долгом, впоследствии названным интернациональным. Что-то никто в Европе не заражался таковым, когда черные ордынские полчища топтали и заливали кровью Русскую Землю. Разумеется, все словесные выпады против Наполеона немедленно с подобострастием передавались ему.
Наполеон не был столь умён, как его изображали многие историки и почитатели, но и не был настолько глуп, чтобы не понимать, сколь опасно столкновение с Россией и что гораздо более выгодно быть с ней в союзе.
Начало XIX века было временем, когда по-разному ещё можно было повернуть события и совершенно не обязательно всё доводить до схваток на полях сражений, калеча и умерщвляя русских и французских юношей, которым, думается, одинаково не было дела до Сардинского королевства, Австрии и Италии. Вспомнил бы Император России, ведя речи о справедливости, о другой «справедливости», когда римская католическая церковь провоцировала бесчисленные набеги на Русь во времена Александра Невского и его преемников, когда в смутные времена направляла поляков, провоцируя крестьянские войны, в том числе и войну под предводителем своего агента и воспитанника Венецианской военной школы Болотникова.
Суворов практически освободил Италию, но, преданный лживыми австрийцами, был отозван в Россию Императором Павлом Петровичем, разобравшимся, кто есть кто в европейской политике. Италия фактически вновь оказалась в руках Наполеона.
Пышной была коронация Наполеона во Франции, не менее пышной стала она и в Италии. Итальянцы сами пали к его ногам, умоляя нацепить на себя поверх французской ещё и их корону, которая, кстати, лежала без дела уже не одно столетие и звалась железной. Наполеон сам надел её, заявив: «Бог дал мне её, беда тому, кто прикоснется к ней».
Во Франции Наполеон сделал власть наследственной, а в Италии назначил вице-короля Евгения Богарне, своего любимого пасынка, который наследовал и его трон.
Безусловно, верноподданнические просьбы итальянцев не были продиктованы их стремлением к подчинению императору Франции. Итальянцы были принуждены к такому поведению самим Наполеоном. Тем не менее, никто не сопротивлялся случившемуся, и коронация происходила с необыкновенной пышностью.
Европа замерла, как когда-то замерла Русь перед ордынским нашествием. Но русским княжествам никто не хотел помогать, а у европейских монархов был добровольный защитник, имевший в достаточном количестве того, что на Западе считали «русским пушечным мясом».
Славно, правда лишь с виду, начиналось царствование нового Императора: расцвет просвещения, образования, культуры, законодательства, литературы, попытки облегчения участи крестьян – всего было довольно, и все направления можно было расширять и продолжать. Особый расцвет приобрела литература, начинавшая обогащаться первыми русскими романами, засверкали на весь мир славные имена поэтов и прозаиков.
В славный екатерининский век Россия не вела себя агрессивно, но была вынуждена бить многих захватчиков, которые бросались на неё, будучи цепными псами европейских политиканов.
Однако внук великой Государыни (он остается таковым и в случае принятия нами версии Г.С. Гриневича, ибо он в любом случае сын Павла Петровича), не желал сидеть спокойно, занимаясь столь насущными внутренними преобразованиями во благо народа. Он жаждал воинских подвигов, по мнению биографов, ревнуя к славе блистательных екатерининских генералов, которые, кстати, ушли в мир иной, кроме одного – Михаила Илларионовича Кутузова. Я имею в виду полководцев первой величины. Что же касается отважных, славных и храбрых генералов, прошедших ратную школу в екатерининские времена, то их ещё было достаточно для того, чтобы разбить банду разбойников, формирующуюся на Западе.
У Императора чесались руки. В 1804 году он сказал австрийскому посланнику в Петербурге: «Я не понимаю малодушия политики Пруссии, мы можем только насильственными мерами заставить её принять решение».
Из этого видно, что он начал принуждать монархов к выступлению против Наполеона, придумав тот странный долг, позднее названный интернациональным. Впрочем, всё это – по основной версии, если Александр был Александром. Ну а если он был, как убедительно доказала Г.С.Гриневич, Симеоном Великим, то объяснить его агрессивность проще – как ещё должен поступать выкормыш «туманного Альбиона», специально подготовленный, чтобы управлять Россией под британскую дудку?!
А тут ещё в 1804 году заболел и удалился от дел опытный екатерининский дипломат граф А.Р.Воронцов. Место его Александр отдал Адаму Чарторыжскому, своему другу-поляку, русофобу, которому были чужды интересы России и который сразу вознамерился превратить русских солдат в «пушечное мясо», предназначенное для решения польских интересов. Он задумал восстановить разорванную на куски Польшу в границах 1772 года.
Только ли друг – Адам Чарторыжский? Геннадий Станиславович Гриневич доказал, что у Павла Петровича был роман с Софьей Чарторыжской, а Симеон Великий – её сын. Ещё до публикации исследований Гриневича было хорошо известно, сколь теплые чувства питал Император к Адаму Чарторыжскому. Вот и были этому Чарторыжскому даны все карты в руки. Он стал самым ярым сторонником коалиционной войны с Наполеоном, поскольку это давало надежды отстоять интересы Польши. Этот человек не заслуживает наших обвинений, поскольку действовал в интересах своего Отечества, а вот Император, который ради дружбы, а может и родственных связей был готов жертвовать жизнями русских воинов, другое дело…
Мы не вправе судить Государей, но вправе обнародовать факты, объясняющие, почему Великая Россия, имеющая лучших солдат, офицеров и генералов в мире, оказывалась, порою, в весьма плачевном положении.
План Чарторыжского был прост: сначала составить коалицию европейских государств против Наполеона, чтобы кровь, пролитая на полях сражений, помогла взойти добрым для Польши «всходам». Правда, он не хотел отказываться от династического союза с Россией, который бы помог возвратить польские владения, доставшиеся Австрии и Пруссии при разделах, происшедших в прошлом веке.
Он знал, как воздействовать на честолюбивого, рвущегося к славе и продолжавшего играть роль благодетеля Императора России. Он легко убедил его, что «единственная политика в грандиозном стиле, достойная такого монарха, заключается в том, чтобы пробудить в Европе чувство солидарности и уважения международного права и, встав во главе коалиции, поднять знамя во имя высших принципов». Он напоминал, что именно Наполеон первым попрал все династические законы и что восстановление их надо начать, предупредив деяния французов, именно с восстановления польского королевства. Мы видим, что в некоторых вопросах Император проявлял самостоятельность. Но только в тех, которые не касались сближения с Францией – это ему не дозволялось. Черты характера Императора многими биографами подмечены весьма точно, а потому и неприязненное отношение к Наполеону тоже можно объяснить не только требованиями Англии, но и своими личными мотивами – элементарной завистью к воинской славе.
Александр стремился к союзу с любезной ему Пруссией, Чарторыжский же предлагал начать против неё войну, ибо цели-то у Императора и министра иностранных дел одной страны – России – были совершенно разными. Причём, ни одна из вышеуказанных целей не имела никакого отношения к интересам самой России.
Не так легко было провести свой план в действие, ибо у Чарторыжского оказалось немало противников. Один из них, молодой генерал-адъютант П.П.Долгоруков, однажды, прямо в присутствии Императора, заявил Чарторыжскому: «Вы рассуждаете, как польский князь, а я рассуждаю, как Русский князь!» Раскусила польского магната и вдовствующая Императрица Мария Федоровна, пытавшаяся настраивать против него не только Императора, но и гвардейских офицеров, с почтением относившихся к ней. Она старалась возбудить в них недовольство действиями поляка.