Страница 13 из 20
Долгожданным для Императора России утром 20 ноября блестящая свита царедворцев появилась на поле предстоящего сражения, сверкая заслуженными на балах орденами и знаками отличия. Никто из этой свиты в бою не был ни разу. Александр выглядел помпезно, с торжественным видом он подъехал к колонне, при которой находился Кутузов, и тут же лицо его исказилось от гнева: солдаты отдыхали.
Едва скрывая раздражение, Император спросил сухо и резко: «Михайло Ларионыч, почему не идете вперёд?»
«Я поджидаю, чтобы все войска колонны собрались», – осторожно ответил Кутузов, который специально задержал колонну на Праценских высотах и хотел как-то завуалировать эту свою уловку.
«Ведь мы не на Царицынском лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки», – сказал Император.
Кутузов ответил: «Государь, потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицынском лугу. Впрочем, если прикажете!..»
Нетерпеливый Александр приказал немедленно идти вперёд, под картечь неприятеля, ибо Наполеон уже всё приготовил для встречи русских колонн.
Кутузов не стал объяснять того, чего никогда бы не смог понять Император, полагавший, что вся тактика действий войск заключается в одних лишь парадах на упомянутом уже Царицынском лугу. Четвёртая колонна, при которой был Кутузов, стояла на Праценских высотах. Их-то и не хотел покидать Кутузов, понимая, что они не только господствуют над полем, но и являются ключевыми для всей позиции. Они могли сыграть важнейшую роль в случае неудачи и помочь отвести беду. Говорить о том было совершенно бесполезно, ибо Александр и не думал о неудаче. Он погнал русские войска с высот на радость Наполеону, который ещё накануне сказал, разумеется, с подачи маршала Бертье: «Если русские покинут Праценские высоты, они погибнут окончательно».
И вот Император России, считавший себя великим полководцем, сделал так, как хотел того противник. Бездарность и тщеславие? А может сознательное истребление русских солдат, офицеров и генералов по заданию Англии? Доказательства, приведённые в труде Г.С.Гриневича о том, что Александр, вовсе не Александр, а Симеон Великий, прошедший школу в Англии, ставят всё на своё место. Уж больно трудно поверить в то, что Император по наивности освобождает для противника выгодные позиции, которые тот немедленно и занимает. Ведь не то, что генералу, каждому солдату совершенно ясно, что ключевые позиции должны быть оберегаемы на протяжении всего сражения. А в строю было ещё немало солдат, которых учили по-суворовски: «каждый солдат должен знать свой маневр». А свой маневр знать невозможно, если не понимаешь цели и задачи своего подразделения.
Не заслуживает это сражение того, чтобы говорить о нём много. Бездарный (это мягко говоря), а по сути преступный план Александра, составленный совместно с Вейротером, тут же и передавшим его Наполеону, сделал сражение убийством, правда, не Императора, а его подданных.
Александр находился при четвертой колонне, когда упало несколько первых ядер. Одно разорвалось поблизости и осыпало его уже сырой в это время года землей. Свита разбежалась – каждый ускакал куда кони понесли, ведь и кони у свиты в боях не бывали. Иные сподвижники Императора были найдены и приведены в главную квартиру лишь к ночи, когда всё уже закончилось. Александр оказался не храбрее других. Конь понёс его прочь от грозной сечи, понёс с такой скоростью, что уже в тылу, в кустарнике поскользнулся, уронил величавого седока, и тот, забившись в укромное место, закрыл лицо платком, заливаясь слезами. Там его и нашли верноподданные генерал-адъютанты, с большим удовольствием рванувшие с поля боя на поиски Императора.
Да, победить французов оказалось сложнее, чем отправить в мир иной собственного отца. Историки, особенно современники Александра, часто говорили о чувстве гадливости, посещавшем Императора, когда тот вспоминал об убийцах отца. Странно, что далеко не каждого из них посещало такое же чувство в отношении самого Александра, вдохновителя убийц Павла Петровича и уж прямого убийцы 21 тысячи русских при Аустерлице. Только на его совести было это массовое убийство в сражении, никому не нужном, да ещё проданном заранее противнику.
А вот Кутузова он действительно не отстранил от командования далеко неслучайно. Впоследствии, вспоминая позор Аустерлица, он говорил: «Я был молод и неопытен; Кутузов говорил мне, что нам надобно было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее».
Какая уж там настойчивость, если даже резонное требование Кутузова не торопиться оставлять Праценские высоты вызвало гнев и раздражение Императора. С той поры Александр затаил неприязнь к Кутузову. Он не мог не понимать, какие чувства испытывает к нему сам Кутузов, который на протяжении всей своей службы очень дорожил своими солдатами и стремился дела решать с наименьшими потерями. Он был полководцем непревзойдённой не только в Европе, но и во всем мире школы Румянцева, Потёмкина, Суворова. К примеру, Румянцев в 1770 году в битве при Кагуле, имея всего 23 тысячи, атаковал 150 тысяч турок и 80 тысяч крымских татар. Он разгромил противника, положил на месте 20 тысяч солдат противника, а остальные в страхе разбежались.
Потемкин, штурмуя Очаков 6 декабря 1788 года, уступал числом неприятелю, но взял крепость за «пять четвертей часа», положив 8 тысяч 700 турок и еще четыре тысячи пленив. Кроме того, от ран умерли 1140 неприятелей. Сам же Потемкин потерял 936 человек. На довольствии накануне штурма Измаила состояло 42 тысячи турок – это самые точные данные… Суворов вдвое уступал числом войск, но взял крепость, положив на месте 30 тысяч 900 человек вражеской армии, пленил 9 тысяч человек, а сам потерял 1850 убитыми и 2400 ранеными. За все эти три великие баталии русские не потеряли и половины того, что потерял при Аустерлице Император Александр.
Да, потерял именно Александр… Кутузов сильно переживал трагедию до конца дней своих. Спустя семь лет, когда он обратил наполеоновскую армию, по меткому выражению А.И. Михайловского-Данилевского» в нестройные безоружные толпы одурелых людей», Кутузов заговорил об Аустерлице с офицерами, увидев брошенное ему под ноги французское знамя с надписью: «За победу под Аустерлицем»: «Господа! Вы молоды; переживете меня и будете слышать рассказы о наших войнах. После всего, что свершается теперь перед вашими глазами, одной выигранной победой или одной понесённой мною неудачей больше или меньше всё одно для моей славы, но помните: я не виноват в Аустерлицком сражении».
Позор Аустерлица не был позором русского полководца и русских воинов. Этот позор должен был принять на себя лишь один человек – Император, известный нам под именем Александра Первого.
Русские воины вершили чудеса храбрости. Вот только несколько примеров, приведенных в книге А.И. Михайловского-Данилевского:
«Среди столь огромной растраты людей, свидетельствующей об ужасном положении, в каком находился полк, солдаты сорвали с двух древков знамена и потом представили их Кутузову; явное доказательство, что виною гибели Пермского полка было не малодушие войск… Так, в Азовском полку среди губительных явлений сечи раненый унтер-офицер Старичков сорвал знамя с древка и взятый в плен умел сохранить его под одеждою. Лежа в Брюнне на смертном одре, он передал знамя одному из своих товарищей, и тот, по возвращении в Россию, представил его начальству». Знамя было передано в Санкт-Петербургский Арсенал.
Или вот пример: «Нарвского мушкетерского полка гренадер Нестеров, видя убитым подпрапорщика, сорвал знамя с древка и спрятал у себя. Вскоре он был взят в плен, но нашёл средство убежать, явился к армии во время возвращения в Россию и представил Знамя Кутузову, который отдал Знамя в полк…»
Нет, не по всем пунктам было проиграно сражение. К примеру, колонна генерала Дмитрия Сергеевича Дохтурова действовала столь успешно, что глубоко вклинилась в боевые порядки французов. И лишь неудачи на флангах помешали ей добиться ещё больших успехов. Она оказалась отрезанной, окруженной, но Дохтуров, как всегда спокойный и хладнокровный, не потерял присутствия духа. Он выдержал атаки неприятеля, прорвал его строй, вывел войска из теснин и ночью соединился с главными силами. Сами французы, пораженные его подвигом, свидетельствовали: «При конце проигранного сражения и в положении отчаянном невозможно было более Дохтурова показать твердости!»