Слышащий

– Слушай, Джинджер, мне совсем не улыбается гнить двадцать лет в тюряге… – начал было Пэрли, но она приложила палец к его губам:

– Ш-ш-ш! Еще раз прошу тебя: взгляни на это под другим углом. Ну подумай: почему другим удается выйти сухими из воды, а у нас вдруг не получится? Да эти похитители, господи боже, да они же все просто тупые! Они рядом с нами даже не стояли: почитай газеты и убедись сам. Ты пойми, одной мне не справиться. Сомневаюсь, что ты сможешь торговать своими несчастными Библиями двадцать лет кряду. И даже не пытайся меня переубедить!

Пэрли молчал. Отвечать не было смысла. Ответ был написан у него на лбу, и Джинджер давно уже все прочитала. Разбогатеть на распухших от солнца Библиях в белых подарочных футлярах ему и в самом деле не грозит. Однажды Пэрли даже как-то приснилось, что его положили в точно такой же белый футляр и похоронили.

А Джинджер продолжала гнуть свое:

– Быть может, это наш единственный шанс, Пэрли. – С этими словами она придвинулась к нему еще ближе. – Ты и я… Для начала прощупаем почву и, если все пойдет как надо, возьмем да и провернем это дельце!

– Мне кажется, ты готова начать действовать прямо сейчас.

– Мне и впрямь не терпится, однако торопиться ни к чему. Необходимо хорошенько обдумать каждую деталь.

Пэрли в растерянности уставился в пол, прислушиваясь к ее мерному дыханию.

– Покажи-ка мне значок, – попросила Джинджер.

Пэрли открыл бумажник и продемонстрировал ей значок. Джинджер забрала бумажник и, поднеся значок к свету, несколько секунд внимательно рассматривала его под разными углами.

– Настоящий? – уточнила она.

– Вроде как.

– С историей?

– Не знаю. Просто полицейский значок за сотню баксов.

– Хм, выглядит очень натурально, – сказала Джинджер, закрыла бумажник и вернула его Пэрли. – Ну так что, – спросила она нараспев, – ты в деле?

Пэрли ответил не сразу: мысли лихорадочно крутились в голове.

«Неужели я способен на такое? – думал он. – Лучше бы, конечно, отказаться от этой безумной затеи. Но, черт возьми, двести тысяч долларов – это звучит заманчиво. Невероятная сумма! Но стоит ли вообще пытаться?»

– Ты упомянула про дело Линдбергов. Однако имей в виду: у нас совершенно иной случай. Детки Люденмера – это тебе не какие-то там младенцы! Их так просто не сграбастаешь! Наверняка спиногрызы будут брыкаться и орать.

– Разумеется, будут. Именно поэтому и надо похитить их так, чтобы не поднять всех вокруг на уши.

– Ну что же, флаг тебе в руки.

– Нам необходимо придумать надежный план, только и всего, – настойчиво сказала Джинджер. – Риск есть, не спорю. Но, Пэрли, я уже устала еле-еле сводить концы с концами. С меня хватит такой жизни. Наверняка ты тоже намаялся будь здоров. Пэрли, мы оба с тобой талантливы и должны объединить свои усилия. Я не переживу, если узнаю, что какие-то бездарные простачки похитят сопляков Люденмера и сорвут куш! – Джинджер помолчала, а затем ее янтарные глаза снова вспыхнули, и она прибавила: – А знаешь, это ведь может сработать!

– Что может сработать?

– Ну же! Включай голову, детектив Трейси! Что, если представить дело так, будто еще кто-то задумал украсть его отпрысков?.. – Джинджер коварно улыбнулась. Буквально через мгновение ее лицо превратилось в непроницаемую маску, и она серьезно спросила: – Так ты в деле?

– Убьешь меня, если я откажусь?

– А как бы ты поступил на моем месте?

– Сумасшедшая, – пробормотал Пэрли. Несмотря на все сомнения, мыслями он был уже в Мексике.

«Имея сотню кусков, я заживу на широкую ногу, – размышлял Пэрли. – Мексика просто идеальное место для мужчины – с женщиной или без нее, – чтобы скрываться от властей, тратить нажитое и никогда не оглядываться назад. Сто тысяч баксов! Да разве кто-нибудь, кроме жуликоватых дельцов, их банкиров и отчаянных аферистов вроде Джинджер, мог помыслить о подобных деньгах? Пляж… белый песок… У ног плещется прозрачная вода… Вдалеке на волнах покачивается рыбацкая лодка… За спиной на холме вилла из камня… А деньги в сейфе ждут не дождутся, когда их потратят…»

Видение рассеялось, и Пэрли снова оказался в номере отеля «Клементин», напротив захлебывающегося вентилятора и женщины, предлагавшей совершить преступление, на которое он сам никогда бы не осмелился.

– Хорошо, я в деле. Но сразу предупреждаю: если мы вдруг упремся в стену, напролом я действовать не буду.

– Если мы вдруг упремся в стену, я обязательно что-нибудь да придумаю – найду лазейку, не переживай, – успокоила его Джинджер.

– Ладно, там видно будет.

– Ну что, стало быть, мы теперь сообщники? – Она вопросительно вскинула бровь.

– Ага, – рассеянно отозвался Пэрли, вновь замечтавшись о берегах Мексики.

Джинджер кивнула и унесла шкатулку с газетными вырезками на место.

Затем она пошарила рукой под одеялом и извлекла маленький, но грозный револьвер тридцать восьмого калибра, отправивший Ханиката на тот свет.

Джинджер крутанула револьвер на указательном пальце, вставила патрон и сказала:

– Это надо отметить!

Глава 6

«Она обманула меня», – эта мысль преследовала Пэрли всю дорогу из Шривпорта в Новый Орлеан и за два дня пути длиной в семьсот километров чуть не свела его с ума.

Пэрли и Джинджер сидели на деревянной скамейке центрального железнодорожного вокзала «Юнион-стейшн» на Южной Рампарт-стрит и молчали, вдыхая неповторимые запахи этого места. Огромные лопасти двух вентиляторов у них над головами медленно вращались, перемалывая тяжелый воздух, пахнущий озоном, табачным дымом и едкими испарениями химикатов, которыми надраивали черно-белые мраморные плитки.

«Воздух наэлектризован, точно перед грозой, – подумал Пэрли. – Наверное, всему виной эта непрекращающаяся вокзальная суматоха. А может, так пахнут поезда после долгих перегонов?»

За аркой, ведущей к перрону, как пчелиный улей, гудела толпа, а на путях, где стояли угрюмые паровозы, что-то постоянно лязгало и с грохотом падало. Носильщики – негры в красных фуражках и темно-синих мундирах с золочеными пуговицами – сновали туда-сюда, помогая пассажирам с багажом.

«До чего у них все четко, точно в армии, – размышлял Пэрли, покуривая сигарету. – Даже тот дед, похоже родившийся еще в Гражданскую войну, выглядит живчиком и всегда готов прийти на помощь остальным».

Захрипел громкоговоритель, и певучий мужской голос объявил о прибытии экспресса из Мемфиса. Они с Джинджер дожидались другого поезда. Пэрли раздавил сигарету в темно-коричневой пепельнице и тут же закурил вторую. Он не проронил ни слова с тех самых пор, как они добрались до вокзала. Наконец Джинджер не выдержала и спросила:

– Ты по-прежнему на меня злишься?

Решив помучить ее еще немножко, Пэрли ничего не отвечал. Он с неподдельным интересом наблюдал за носильщиком, толкавшим тележку, доверху нагруженную чемоданами. За носильщиком вразвалочку шли джентльмены в белых костюмах и соломенных шляпах. Следом за джентльменами семенили ухоженные, словно сошедшие со страниц глянцевого журнала, хохотушки-дамочки, без умолку щебетавшие о предстоящем путешествии.

«Как же так? – недоумевал Пэрли. – Экономика страны на дне, а эти, понимаешь ли, вовсю шикуют!»

Богачи Нового Орлеана мириться с жарой не хотели, каждое лето они паковали чемоданы и стаями мигрировали на север страны. Пэрли искренне пожелал, чтобы поезд сошел с рельсов и похоронил всю эту развеселую компанию, так и благоухавшую новенькими хрустящими долларами, под грудой искореженного раскаленного металла.

Некоторое время он сидел и смаковал возникавшие в разгулявшемся воображении картинки, а затем его мысли переключились на погоду. Жара, установившаяся во второй половине августа, была просто невыносимой. Пэрли казалось, что если и есть ад на Земле, так он здесь, в Новом Орлеане. Ни дуновения ветерка, ни намека на прохладу. Миссисипи, напоминавшая бесконечный поток грязи, едва отражала лучи солнца. Залезть в реку означало верную смерть: охладить она вряд ли могла, а вот сжечь плоть вокруг костей – это пожалуйста. Поездка из Шривпорта в Новый Орлеан должна была стать увлекательным путешествием, но изнуряющая жара все испортила, несмотря даже на то, что в путь Пэрли и Джинджер отправились на комфортабельном «форде». Автомобиль обошелся им в сто долларов, которые они взяли из той суммы, что выручили за продажу «паккарда». Джинджер убедила Пэрли, что новая машина – на самом деле это была модель 1930 года выпуска с четырьмя цилиндрами и пятью тысячами километров пробега на одометре – для успешного воплощения плана им просто необходима. «О человеке судят по автомобилю», – сказала она. Пэрли эти слова пришлись по нраву, и сделка состоялась. Заодно сбыли с рук и «окленд». Его оценили в двадцать долларов, что, по сути, было очень даже неплохо. А черный седан «форд» выглядел и вправду замечательно: ни вмятин, ни царапин.