Страница 8 из 101
Но повлиял бы такой сценарий развития событий на итог Второй мировой войны? Вряд ли. Борьба на Восточном фронте не оказывала сколько-нибудь существенного воздействия ни на ход воздушной войны на Западе и битвы за Атлантику, ни на темпы разработки Манхэттенского проекта. На Востоке люфтваффе использовали не более трети своего самолетного парка и менее четверти общего числа истребителей. Как известно, англо-американская авиация завоевала полное господство в воздушном пространстве Германии и разрушила почти все заводы по производству синтетического бензина, к концу 1944 года посадив люфтваффе на землю. В отсутствие Восточного фронта это произошло бы немного позднее, возможно к концу 1945-го. Атомные же бомбы на рейх американцы сбросили бы, наверное, только в 1946-м, когда накопили бы их с дюжину. Все-таки вермахт еще не был разбит, и двух бомб могло не хватить. А уж после капитуляции Берлина Россию, скорее всего, ожидала бы оккупация англо-американскими войсками. Наблюдали бы мы в этом случае «российское экономическое чудо» по образцу германского и японского или попытка модернизации страны по западному образцу провалилась и России грозил бы хаос? Этот вопрос приходится оставить без ответа. Хотя в любом случае при осуществлении подобной альтернативы потери советского населения были бы меньше, чем в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. Все-таки боевые действия длились бы в этом случае не четыре года, а от силы год-полтора. Населению пришлось бы кормить не 200 германских дивизий, а втрое меньше. И пленных бы немцы не уморили голодом, а поставили под ружье…
Но, конечно же, история развивалась по своим законам, и германские войска были не освободителями, а захватчиками. И больше половины почти четырех миллионов советских военнопленных 1941 года не дожили до весны 1942-го. Уже одно это обстоятельство катастрофически подорвало массовую базу любых возможных в будущем коллаборационистских формирований. Бесчеловечное обращение с пленными, равно как и не оставшееся в тайне «окончательное решение еврейского вопроса», показало и уцелевшим красноармейцам, и мирным жителям истинное лицо «восточной политики» Гитлера.
26 февраля 1943 года Эрих фон дем Бах-Зелевски подчеркивал в одной из директив: «Белоруссия является источником снабжения войсковых частей. Этот источник не должен иссякать. Именно в тех областях, где действуют бандиты, мероприятия по захвату должны достичь хороших результатов, так как здесь полный захват (продовольствия. – Б. С.) означает лишение бандитов жизненно важных для них ресурсов. Каждая тонна зерна, каждая корова, каждая лошадь дороже расстрелянного бандита».
Справедливости ради надо признать, что германские войска на Востоке постоянно испытывали нужду в продовольствии, а в первую военную зиму – и в теплой одежде. Вышедший из немецкого тыла коммунист Борис Васильевич Желваков на допросе 9 февраля 1942 года свидетельствовал: «Питание немцев состояло из маленькой черствой буханки хлеба на три дня, два раза несладкий кофе, один раз суп, который они едят без хлеба… немцам выдавали сладости в небольшой дозе, заставляли колхозников варить им картофель, который с жадностью собаки пожирали». Неудивительно, что голодные солдаты вермахта тащили у крестьян все: и домашнюю птицу, и прочую живность. Разумеется, это не добавляло симпатий к оккупантам. Уже в сентябре 1942 года одна из групп тайной полевой полиции в Белоруссии не слишком оптимистически оценивала настроение местного населения: «Только незначительное меньшинство сегодня действительно настроено пронемецки, основная масса занимает выжидательную позицию, а тайная вражда по отношению к немцам приняла такие размеры, что ее нельзя недооценивать».
Кстати, сельское хозяйство на оккупированных территориях было основательно подорвано не только военными действиями, но и предшествовавшей политикой. Насильственная коллективизация привела к тому, что на протяжении 30-х годов советское население, за исключением узкой привилегированной прослойки в городах, почти никогда не ело досыта. Особенно тяжело приходилось колхозникам, у которых все излишки продовольствия забирались в города и на продажу за границу для обеспечения ускоренной индустриализации.
Немцы в первые месяцы войны, надеясь на блицкриг, мало заботились о местных жителях. 16 сентября 1941 года, выступая перед чинами военно-хозяйственного управления, Герман Геринг откровенно заявил: «Ясно, что градация в снабжении продовольствием необходима. Сначала идут действующие войска, затем другие войска во вражеской стране и местные вооруженные формирования. Соответственно этому устанавливаются нормы питания. Затем снабжается немецкое гражданское население и лишь потом местное население оккупированных районов. Обеспечиваться продовольствием в занятых областях должны только те, кто работает на нас». А поскольку местные жители трудились без особого энтузиазма, приходилось использовать средства принуждения.
Тяжелым бременем ложилась и повинность по сдаче теплых вещей для нужд германской армии. 9 января 1942 года бургомистр Россонского района Калининской области требовал: «Несмотря на то, что добровольная сдача уже проведена… каждое хозяйство должно сдать одну мужскую шубу (можно и женскую), одну пару валенок, одну пару носков, одну пару перчаток… Против медлительных сдатчиков должны быть приняты беспощадные меры…»Местное самоуправление и права частной собственности немцы восстанавливали только в недавно присоединенных к СССР регионах. 14 июня 1942 года рейхсминистр оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг заявил на пресс-конференции в Берлине: «Нет ничего удивительного в том, что германские власти принимают в Белоруссии и на Украине другие решения в вопросе восстановления хозяйства, чем те решения, которые приняты в Литве, Латвии и Эстонии. Дело в том, что в результате 23-летнего хозяйничанья большевики разрушили в Белоруссии и на Украине все основы цивилизации. Перед лицом далеко идущих аграрных реформ Советской власти для германских властей не представлялось возможным покончить с наследием большевизма одним росчерком пера. Что же касается Литвы, Латвии и Эстонии, то в этих странах жизнь строится на основе самоуправления. Что правильно для одних, то может оказаться в корне ошибочным для других».