Дразнилки

Пятнадцать минут ушло на то, чтобы обогнуть центральную площадь по дуге, мимо пробок и панически настроенных людей. Сирены то затихали, то вспыхивали вновь, подобные искрам, разлетающимся от гигантского костра. Где-то кричали люди.

Скоро этому городку понадобятся волонтёры. Много волонтёров.

Еще десять минут: она вышла на окраину города, где заканчивались дома и потянулись старые гаражи, шиномонтажки, строительные склады и магазины. Сейчас здесь почти никого не было, а редкие прохожие – в основном ремонтники в грязных комбинезонах – имели столь невозмутимый вид, будто даже конец света был им нипочём. На бредущую по обочине Ингу они не обращали внимания. Подумаешь, какая-то женщина, похожая на ожившего зомби, мало ли тут таких шляется.

По разбитой дороге несколько раз прогрохотали машины скорой помощи и две пожарные.

Алла догадалась, что идёт к лесу, к тому участку на изломе города, где они с ребятами много лет назад спускались с дороги к деревьям, есть землянику, дикую малину, загорать на берегах рек, жарить шашлыки, тайком курить и пить дешёвое пиво из пластиковых бутылок.

Это были тропы юности, давно заросшие травой. Заросшие – но не забытые.

Слева загустел лес, шумно качая изумрудными шапками. Ветер разгулялся. Гаражи поредели, а потом пропали вовсе. Через сотню метров объявился заброшенный участок, на котором много лет назад хотели построить склад автозапчастей. Дальше укладки бетонных плит дело не продвинулось, и площадка эта долгое время пустовала, заполняясь мусором. Именно с площадки подростки уходили в лес, так было заведено долгие годы, вытоптаны знакомые тропинки, ведущие в персональный рай.

Алла остановилась, наблюдая, как Инга спускается с бетонного блока, раздвигая густые кусты.

Идти в лес не хотелось. Прямо скажем – было страшно, до дрожи. Знакомый лес, ставший единственным близким другом на много лет, внезапно превратился в чужака, в душного, жаркого монстра со шляпой из гвоздей, с разбитым черепом и в драном свадебном платье. Все эти годы он попросту притворялся дружелюбным, а на самом деле аккуратно расставлял ловушки, в которые мог угодить кто угодно. Ленке, например, не повезло. Ленка, например, слишком доверяла прогулкам по лесу.

Деревья вяло качали ветками, приглашая подойти, окунуться в прохладу, такую желанную после полуденного зноя. Алла вспотела в дороге, ей хотелось пить. Где-то журчала вода – в подступившей тишине звуки разносились отчетливо и далеко. Как же она привыкла к лесным звукам, как же любила их… Родной, родной лес. Нельзя так, дружище.

Он принял её в нежные объятия, стёр с висков пот, забрался прохладным ветерком под одежду, погладил между лопаток и вдоль затылка. Алла быстро нашла неприметную тропинку, по которой ходила тысячу раз, зашагала вглубь. Она знала, куда направляется Инга: около реки, в полукилометре отсюда, была любимая поляна Капустина. Там валялись огромные стволы, вросшие в землю, покрытые высохшим мхом. На стволах можно было развалиться, как ленивый кот, и загорать, наполняться теплом, чтобы потом в один прыжок оказаться около ледяной реки, нырнуть с головой, сбросить энергию и получить заряд ни с чем не сравнимого кайфа.

– И что ты будешь делать, милая? – слова вырвались сами собой, давняя привычка при прогулках по лесу. – Нажалуешься на брата родителям? Попросишь кого-нибудь вразумить? Будешь надеяться, что он одумается сам? И как, сработало?

Конечно, не сработало. Да и не должно было. Нет такого, чтобы люди без причины менялись. Люди стремятся к комфорту – внутреннему или внешнему, не важно – и когда достигают его, стараются, чтобы ничего и никогда больше не менялось. А брату было и есть хорошо. Он не образумится.

Деревья расступились. Впереди была та самая поляна, в ярком солнечном свете, контрастирующем с темнотой леса.

Метрах в пяти от Аллы, у поваленного ствола дерева стоял Лёва Выхин.

Алла едва не закричала от неожиданности и ужаса, но горячий воздух забил горло.

Выхин не смотрел на неё, не заметил. Огромными пальцами он расчёсывал свой нос – упорно, до крови, сдирая струпья посиневшей кожи. Из раскрытого рта сыпались осколки зубов и крошки камня. Выхин сосредоточенно жевал, будто не было в его жизни ничего важнее на данный момент. Алла завороженно разглядывала Выхина, не веря, что это он, что в отвратительном жирном монстре сохранилась какая-то человечность, жизнь.

На стволе дереве сидела Инга, погрузив ладони в рыжий мох, подставив лицо с рваными ранами и сгнившим носом солнечным лучам. Налитые тяжёлой синевой лодыжки погрузились в зеленую мякоть травы.

– Привет, жиртресткомбинат!

Голос Андрея – молодой, подростковый – вывел Аллу из оцепенения.

Со стороны реки на поляну вышли Капустин и его прихвостни. Их скопилось десятка два, люди разных возрастов и пола, изуродованные, страшные. Не разобрать – где живые, а где мёртвые. Застыли на границе света и тени.

– Ну вот мы снова здесь, – крикнул Капустин весело. – Собрал всех твоих, молодец! Отлично поработал. Наконец-то встретились. Знаешь, сколько я ждал? Вечность. Лет двадцать точно!

Выхин не отвечал, продолжая жевать, шлёпая распухшими потрескавшимися губами.

– Чего молчишь? Устал обращать? Мы все устали, дружище. Все твари божии. Представляешь, сколько у них работы? Зато твоё прошлое и твое настоящее теперь вместе. И эти голоса… О, как я рад, что могу говорить ими, а не только прокручивать внутри головы.

Его собственный голос потускнел и пропал, уступив место другим – знакомым – тварям божиим. Они выпорхнули из рта Капустина, перебивая друг друга:

– Соскучились!

– Соединимся же, братия и сестры!

– Мы из последних сил собрали всех!

– Теперь пора!

– Как мы долго ждали!

– Что новенького?

– Скукотища! Лежишь себе в могиле, носа не показываешь!

– А как же истории?

– Мы чуть не сдохли!

– Погодите! Погодите-ка!..

Капустин будто поперхнулся, и голоса разом затихли. Люди-монстры на границе света зашелестели шёпотами, неуверенно, боязливо.

Что-то пошло не так.

– Что ты наделал, жирдяй? – удивленно спросил Капустин. – Мамочки, что же ты наделал… Это правда?

Он подошел к Выхину, огибая широкие старые стволы. Остановился в полуметре, громко и сипло принюхиваясь. Потом вдруг высморкался землей и извивающимися червями.

– Господе! – зашептали люди-монстры. – Господе, господе, господе! Он не мог! Он правда не мог!

В голове Аллы отголоском пронеслись вздохи тварей божиих: «Правда, правда, о хосподее, правда!». Она почувствовала страх, взметнувшийся над поляной. И этот страх был в тысячу раз сильнее того, что засел в её груди.

– Мы так не договаривались, дружище, – пробормотал Капустин. – Нельзя убивать друзей. Этих всех, со своих старых тетрадей, сколько угодно, но не друзей!

Выхин не ответил. Возможно, не мог. Он открыл рот и вытолкал языком кусочки камней. Кто-то среди людей-монстров громко и болезненно закричал.

Сам Капустин вдруг упал на колени и принялся лихорадочно, торопливо собирать выпавшее. Вытаскивал из травы, рассовывал по карманам.

– Что же ты натворил! – заорал он ломающимся голосом. – Ты их сожрал, как кусок свинины! Как паровую, блин, котлетку! Как ты вообще мог? Как ты существуешь после этого? Это же мои силы! Наши силы, мать твою! У меня почти не осталось! Вся надежда была на тебя, на пещеру, на энергию первых камней!

Людская масса пришла в движение. Уродливые люди падали на колени, вознося руки к небу. Из их ртов выплеснулись десятки голосов: чужих и настоящих.

Вознесем молитву во спасение!

Как же так?

Сосуд треснул!

Сосуд надо склеить!

Мать твою!

Так возьмемся же, друзья, во единое!

Во спасение!

Друзей не убивают, слышишь?

Во спасение!

Они стали преображаться, эти люди-монстры. Алла почувствовала, как холод вытесняет жару, как высушивает кожу и пробирается под одежду. По поляне прошёл ветер, приминая траву и покрывая её тонкой изморозью. В одно мгновение изумрудный цвет сменился искрящимся голубым. Стоящие вдоль поляны деревья разом сбросили листья – те увядали и съеживались на лету. Ледяная пыль осела на лицах людей-монстров, покрыла плечи Капустина и Выхина.