Страница 27 из 230
На окраине Минска троицу встретил комиссар 7-й кавдивизии Григорий Михайлович Штерн, с которым Жукову предстояло встретиться еще раз в 39-м на Халхин-Голе. Штерн предупредил, что последние два километра надо непременно проскакать полевым галопом, дабы доказать вышедшим встречать конников горожанам, что у участников пробега «есть еще порох в пороховницах». Жуков с товарищами дали шпоры уставшим коням и галопом подскакали к трибуне, где бодро отрапортовали начальнику гарнизона и председателю горсовета об успешном завершении пробега. Толпа встретила Жукова, Рыбалко и Савельева овацией. За время пробега лошади потеряли от 8 до 12, а всадники — от 5 до б килограммов веса.
Получив денежную премию Совнаркома и благодарность командования, Георгий Константинович отправился в положенный после окончания курсов краткосрочный отпуск. Визит в родную Стрелковщину оставил тяжелое чувство. «Мать за годы моего отсутствия заметно сдала, — вспоминал маршал, — но по-прежнему много трудилась. У сестры уже было двое детей, она тоже состарилась. Видимо, на них тяжело отразились послевоенные годы и голод 1921-1922 годов.
С малышами-племянниками у меня быстро установился контакт. Они, не стесняясь, открывали мой чемодан и извлекали из него все, что было им по душе.
Деревня была бедна, народ плохо одет, поголовье скота резко сократилось, а у многих его вообще не осталось. Но что удивительно, за редким исключением, никто не жаловался. Народ правильно понимал послевоенные трудности.
Кулаки и торговцы держались замкнуто. Видимо, еще надеялись на возврат прошлых времен, особенно после провозглашения новой экономической политики В районном центре — Угодском Заводе — вновь открылись трактиры и частные магазины, с которыми пыталась конкурировать начинающая кооперативная система».
Чувствуется, что к нэпу Жуков особых симпатий не питал. Все равно его бедная родня почти ничего не могла купить во вновь появившихся на селе частных магазинах. Правда, теперь хоть в деревне не голодали, но, как кажется, голод начала 20-х годов Георгий Константинович, не расходясь здесь с советской пропагандой, считал всецело последствием гражданской войны и разрухи, а отнюдь не политики военного коммунизма.
Георгий Константинович помог матери и сестре построить новый дом — дал денег и достал леса. Когда позднее, в 1936 году, этот дом сгорел, Жуков снова помог родным отстроиться и даже на время взял к себе старшую дочь сестры Анну. И это несмотря на то, что с Марией и ее мужем Федором Фокиным у него по какой-то причине отношения не сложились, и брат с сестрой виделись редко и почти не переписывались.
По возвращении в 7-ю Самарскую кавалерийскую имени английского пролетариата дивизию Жуков был назначен командиром 39-го кавполка, но это был уже новый полк, а не хорошо знакомый Бузулукский. Дело в том, что дивизия теперь состояла из четырех полков вместо прежних шести, и новый 39-й Мелекесско-Пугачевский полк был сформирован из прежних — 41-го и 42-го полков. Зимой 1926 года Жуков первым в дивизии стал командиром-единоначальником. Командир-единоначальник обязательно должен был быть коммунистом. При нем, в отличие от беспартийных командиров, не было комиссара, а имелся только помощник по политической части. Жуков нес всю ответственность как за боевую подготовку, так и за партийно-политическую работу в полку.
Начальником штаба полка у Жукова стал Василий Дмитриевич Соколовский, будущий маршал. С ним потом Георгий Константинович вместе работал в Генштабе перед войной, а во время Великой Отечественной войны — на Западном и 1-м Белорусском фронтах.
Весной 1927 года Георгий Константинович впервые встретился с Семеном Михайловичем Буденным, в ту пору — инспектором кавалерии РККА. Жукова предупредили, что к нему направляется Буденный вместе с Семеном Константиновичем Тимошенко, командовавшим 3-м кавкорпусом (в него входила 7-я Самарская дивизия). Дальнейшее в описании Георгия Константиновича выглядело так: «Собираю своих ближайших помощников: заместителя по политчасти Фролкова, секретаря партбюро полка А.В. Щелаковского, завхоза полка А.Г. Малышева. Выходим вместе к подъезду и ждем. Минут через пять в ворота въезжают две машины. Из первой выходят Буденный и Тимошенко. Как положено по уставу, я рапортую и представляю своих помощников (непонятно только, куда делся начштаба Соколовский? — Б.С.). Буденный сухо здоровается со всеми, а затем, повернувшись к Тимошенко, говорит: „Это что-то не то“. Тимошенко ответил: „Не то, не то, Семен Михайлович. Нет культуры“. Я несколько был обескуражен и не знал, как понимать этот диалог между Буденным и Тимошенко, и чувствовал, что допустил какой-то промах, что-то недоучел при организации встречи. Обращаюсь к Буденному:
— Какие будут указания?
— А что вы предлагаете? — спрашивает в свою очередь Семен Михайлович.
— Желательно, чтобы вы посмотрели, как живут и работают наши бойцы и командиры.
— Хорошо, но прежде хочу посмотреть, как кормите солдат. В столовой и кухне Семен Михайлович подробно интересовался качеством продуктов, их обработкой и приготовлением, сделал запись в книге столовой, объявив благодарность поварам и начальнику продовольственной службы полка. Затем, проверив ход боевой подготовки, Семен Михайлович сказал:
— Ну, а теперь покажите нам лошадей полка. Даю сигнал полку на «выводку». Через десять минут эскадроны построились, и началась выводка лошадей. Конский состав полка был в хорошем состоянии, ковка отличная.
Просмотрев конский состав, Семен Михайлович поблагодарил красноармейцев за отличное содержание лошадей, сел в машину и сказал:
— Поедем, Семен Константинович, к своим в Чонгарскую, — и уехал в 6-ю Чонгарскую дивизию.
Когда машины ушли, мы молча смотрели друг на друга, а затем секретарь партбюро полка Щелаковский сказал:
— А что же мы — чужие, что ли? Фролков добавил:
— Выходит, так.
Через полчаса в полк приехал комдив Д.А. Шмидт. Я ему с исчерпывающей полнотой доложил все, что было при посещении С.М. Буденного. Комдив, улыбнувшись, сказал:
— Надо было построить полк для встречи, сыграть встречный марш и громко кричать «ура», а вы встретили строго по уставу. Вот вам и реакция.