Страница 3 из 7
В деревню Эстель вернулась поздно, а когда вернулась, прокляла себя за то, что уходила…
Царила зловещая тишина. Из леса доносились настораживающие голоса филинов. Стоял мрак, предупреждающий Эстель о грядущем несчастье. Всюду были разбросаны ветви деревьев, у некоторых домов выбиты окна, двери, доносился редкий, жалобный визг собаки, слышались приглушённые стоны детей. Эстель позвала мать, но в ответ получила холодное эхо, терзающее её сердце и леденящее дух. У своего дома Эстель заметила фигуры. Они склонились над неподвижным телом. Подойдя ближе, Эстель узнала Платона, крепко объятого землёй, над ним склонилась Аэрин, слабо удерживая руку Жослена. Эвол и Неил выглядывали из окна. Эстель сделала неуверенный шаг вперёд. Вдруг Неил засуетилась и выкрикнула:
– Мама, Эстель пришла!
Аэрин нелепо поднялась на ноги и пошатнулась.
– Девочка моя… – Аэрин жалобно оглядела дочь.
– Что случилось? – не поняла Эстель.
Скрывая слёзы, Аэрин ушла в дом.
– Что с ним? Мама! Мама, он мёртв?.. – боль вселилась в её тело. Эстель с трудом удерживала слёзы. Но когда подошла ближе, остолбенела.
Даже сейчас, когда тело Платона оставалось недвижимо и холодно, а душа его высока и недоступна, глаза его всё ещё безмятежно смотрели в небо и сияли, точно звёзды…
Эстель удалилась в свою комнату и старалась уложить всё в голове. Всю ночь она не спала, терзая себя смутными догадками, а под утро пришёл Жослен.
– Ты была на озере? – тихо спросил он.
Эстель промолчала в ответ, изумлённо осматривая брата.
– Что произошло, – еле слышно выдавила Эстель.
– На деревню напали… Сóроты! Будь они прокляты!.. Эти твари всё кругом разнесли! Грязные крысы! Видела б ты их отвратные морды, напоминающие голодных свиней! О! Черти! Хвостатые, немытые полвека! О-о, Боги, кто их сюда послал? Будь я трижды мёртв, зачем они сюда явились? Зачем? – Жослен глубоко вздохнул и грозно сжатый кулак обрушился на покоящийся стол. – Они что-то искали, но что? У нас в деревне никогда не было ничего ценнее наших изделий… но не они им были нужны, не они.
– А Платон, – отведя мучительный взгляд, чуть дыша, Эстель притаилась в ожидании худшего.
– Мы пили утренний чай… В дом ввалились несколько Сóротов, и он. Он, будто с цепи сорвавшись, кинулся на них: «Убирайтесь, черти поганые! Не оскверняйте очаг домашний!». Схватил меч и пустился в бой. Вот уж не знаю, что на него нашло, но явно недоброе. Порубил троих, а последний знай над матерью потешаться, я его к стене прижал, он заржал громко, откинул меня к окну и на отца пошёл. Тот не чаял смерть-то свою найти да как замахнётся! Но тут на порог ещё один взмылся, точно змей крылатый, высоченный такой, сутулый, здоровый, как бревно, да и того здоровее! И проткнул отец того, на кого замахивался, да и его одолели сзади. Тут подмога прибежала, но поздно… Оглядел здоровяк дом наш, принюхался, рявкнул что-то на своём наречии и всех как ветром сдуло. Да тут и ты подошла… Хорошо хоть тебя не было…
– Шутишь? Не до смеху сейчас! Я во многом обязана Платону, а ты такое говоришь!
– Тем и обязана, что жива ещё, будь ты здесь, давно миру бы лишилась. А ведь ты одна из немногих, боюсь даже, последняя из эльфов.
– Молчи!..
– Тише! Ты разбудишь мать, ей и так досталось, – Жослен присел рядом с Эстель на кровать, и они оба задумались.
– Нет! Это немыслимо, – затаив дыхание, Эстель немного задумалась. – Не могу я так. Мне нужны ответы, – ещё некоторое время она сидела неподвижно. – Жослен, – всё так же недвижимо спросила она, – кто такие эти Сóроты?
– Днём они люди, люди, потерявшие себя. Они скупы и безжалостны, отвратительны, нет, они уже не люди, – переубедил себя Жослен, – они твари, ненасытные твари. Ночью они и вовсе отдаются Тьме, превращаясь с каждым разом всё в более и белее несокрушимую силу. Они потеряли свой вид, теперь они ничем не лучше кабанов. Грязные лохмотья и железные оковы – вот достойное их одеяние. Вот, кто они такие – Сороты. Свиньи помойные.
– Нечего больше говорить, нечего больше ждать.
– Хм… – Жослен закрыл глаза, – ты к ОНу?
– Эстель поцеловала брата в щёку в знак согласия и удалилась.
Эстель вновь окунулась в необъятную тишину леса. Теперь она знала, что лес таит в себе невероятную силу природы – опасную силу – силу, которая заставляет дрожать пред её мощью. Пройдя лес, Эстель остановилась в изумлении, взирая на прозрачную воду.
День был в разгаре. Солнце освещало макушки зелёных великанов, лёгкий ветерок, обдувая нежное тело Эстель, освежал её. Юное создание остановилось у самой воды. Эстель, недоумевая, смотрела вдаль.
– Что я там найду? – проронила она. – Зачем вообще я туда иду? Может, мага там нет… – Эстель расположилась на зелёном бугорке. – Страшно всё это, – затем она съёжилась и тихо запела. Потом остановилась, выпрямилась, и на её лице выступила безнадёжность. Эстель продолжила петь про себя и зажмурилась, а когда открыла глаза, еле удержалась от выступающих слёз и звонко, пронзительно, будто призывала самых отчаявшихся жить, будто задумала донести до всех свой голос и заставить прислушаться к нему, вновь запела:
Этот мир ещё не готов
Проснуться после вечных снов,
Чтоб его осветила зоря
И прошла бы вокруг алтаря.
Всё быстрее он рушится в ночь,
Ждёт того, кто сумел бы помочь,
Но этот мир ещё не готов
Очиститься от грехов,
Покрывает он снежной периной
То, что так далеко за равниной,
То, что время проносит с собой,
Что веками внушает нам боль.
В этом мире, ещё неготовом,
Столько мутного, но и святого!
Неужели не слышит никто
Эхо бездны над ликом его?!
Трещит он, как ветки в огне;
Он сгорает в адском костре…
Пробуждается он, и вновь
Проливается чья-то кровь!
Ну, зачем этот мир так жесток…
Я могла бы сплести венок
И пустить его по реке
За усопшую душу на дне…
Что же ты стоишь и молчишь!
Разве миром не дорожишь?
Встать на путь разгадки тайн
Посреди лесных окраин?
Тебе ли не знать всего?!
Ищешь счастье, а рядом… лишь зло!..
Последние строки призвали Эстель к чему-то ещё неведомому, но, обязательно, нужному… Закончив петь, она сорвалась с места и погрузилась в воду. Проплыла уже знакомыми ей тоннелями и оказалась в АТЛ.
Стояла возня. Люди носили кувшины с винами и корзины фруктов, гномы таскали дрова и обрабатывали камень, ребятишки играли в салочки. Воздух наполнялся жаром, повсюду кипела жизнь. Но в тени большого дуба, словно в отдалении всей обыденной суеты, утомлённый годами и озабоченный думами, отдыхал бородатый старик в белых одеждах; в правой руке он величественно держал посох, странно изогнутый и закруглённый на верхушке. Старец неугомонно твердил себе что-то под нос. Эстель оцепенела, задумалась, но всё же подошла к нему.
– А-а, Эстель, – приняв за должное, проговорил старик, – рановато ты.
– Я не нуждаюсь в приёме.
– Да я не об этом, – голос его звучал хрипло, но тепло и радушно. – Ну, рассказывай, как там у вас дела в Монтелу?
– Как дела спрашиваешь? Это я хочу знать, что происходит!
– Торопливая ты какая! – немного сердито произнёс старик, но потом его голос вернулся к обыкновению, точно высохшая река вернулась в своё русло. – Ладно, все равно знаю, как у вас дела.
Эстель нахмурилась. Голос её стих, и она жалобно добавила:
– Я нуждаюсь в ответах…
– Всему своё время. Рано или поздно ты всё узнаешь.
– Но теперь Платон мёртв! – сквозь зубы выдавила Эстель.
– Хм… – маг задумался.
– Вредный ты старикашка! – опустив глаза, буркнула Эстель. – Неужели ещё кто-то должен погибнуть, чтобы мне стала доступна правда?