Страница 199 из 243
Овсянка, зимородок, малиновка, трясогузка, иволга, зяблик, сойка, сорока, галка, скворец, славка, королек... Я извела всю пастель и три альбома. Колени у меня были в мелких царапинах от птичьих коготков, и я не успевала залечивать кожу. Главное - не думать. А для этого нужно было делать много и быстро. Но мысли все равно лезли, вместе с воспоминаниями. Эта идея, с птицей-запиской, пришла мне в голову в наш первый год. Мать все время совалась в мой телефон, и все сообщения - и мои, и его - приходилось удалять сразу. Иногда я подолгу не могла ответить на сообщение, тем более позвонить, а очень хотелось. Он уже знал, понял обо мне все, и при нем можно было не прятаться. Правда, когда я заикнулась о работе с ним вместе, оборвал меня так жестко, что до вечера не хотелось общаться. "Девочкам не место" - и все. А которые там работают, сами знают, что делают, и не от большого счастья туда идут. Насмотревшись на Охотников, я могла согласиться, но толку-то теперь. Он все равно не услышит. А тогда... тогда я представляла картинку, как птаха прилетает к нему, садится на ладонь - и превращается в письмо. Представляла и думала, как это сделать. Додумать не успела. Первой реализацией идеи стала конкретная ворона. Совсем не то послание и не тому адресату. Было что-то очень несправедливое в том, что моим еще одним неподаренным подарком любимому будут пользоваться именно те, кто нас разлучил. Но еще менее справедливо будет, если идея так и пропадет. Потому что тогда от нас с ним даже этого не останется.
Прототипы я делала при Дейвине, ему и показывала в действии. Князь был, традиционно, занят, недоволен и задолбан. Меня его настроение уже не волновало, лишь бы практику подписал. В последний день сентября он вызвал меня посмотреть готовую работу и похвалил. Я отделалась формальной благодарностью и ушла, отказавшись от чая. Ему не мешало поспать лишние полчаса, мне хотелось побыть наедине с воспоминаниями, которым скоро предстояло исчезнуть.
Август почти закончился, до экзамена оставалось чуть больше месяца, и я решила попробовать принести свои терзания Айдишу. Но застала в интернате жуткий скандал, заставивший меня забыть о том, с чем пришла, и рвануться помогать досточтимому и всему интернату. Отчасти Айдиш и сам приложил руку к случившемуся, точнее, его подвела щепетильность в вопросах соблюдения правил. Уволив Полину по состоянию здоровья, он немедленно получил другого психолога, навязанного интернату департаментом образования. А у сферы деятельности, определяемой в самых общих чертах как "человек - человек", есть одна неочевидная особенность: специалист, который не может сам себя трудоустроить, как бы не очень-то специалист. А найти себе рабочее место по специальности без опыта в этой сфере может только человек, обладающий одним из двух благ: нерядовым талантом, - а если его нет, то хотя бы упорством, - или нерядовыми связями. Не имея ни того, ни другого, надеяться на рабочее место можно только в одном случае: если ты готов выполнять в первую очередь задания тех, кто тебя сюда пристроил, а уже потом свои рабочие обязанности. Но и тогда стоит не считать, что ты брат министру и кум королю, а твердо помнить о своей доле разменной монеты. И вот эта последняя ошибка именно в сфере "человек - человек" чаще всего встречается и позже всего вскрывается. По крайней мере, под нашим небом это так. Ну, в основном. Полина и Марина как бы не совсем удачный пример, они обе скорее исключение, чем правило, а девчонки, шедшие в боевое крыло Сопротивления, шли умирать. Не в последнюю очередь потому, что разменными монетами в собственном доме они уже стали, а так у них хоть шанс появлялся разменять себя самостоятельно и за свое. А остальные... хочешь жить - умей нагибаться и молчать. Жить один хрен не получится, но выжить выйдет. В интернате, казалось бы, это особенно должно быть верно, даже в таком, как при резиденции наместника. Но почему-то общая закономерность не сработала. Так я думала, вникая по докладным и документам в грязную историю, заваренную новым интернатским психологом.
А потом пошла к детям, и они быстро объяснили мне, что нереально выжить в интернате и в детском доме, нагибаясь под неправомерные требования и пытаясь "проявлять понимание", "быть выше" и "демонстрировать воспитание". Так там можно только сдохнуть, причем довольно мучительно и медленно. Я поняла, беседуя с ними, что мнение бывает только у того, у кого есть зубы или достаточно храбрости отстаивать свою позицию, несмотря на давление. А удел согласившихся - соглашаться и дальше. Чаще всего не в свою пользу. Или получая желаемое на унизительных и невыгодных условиях и всегда не вдосталь. И поэтому за любые попытки нагнуть и подчинить кара должна настигать немедленно. Если это делает взрослый, а особенно за рамками служебной инструкции - тем более. Они и отреагировали по ситуации, согласно своим взглядам. Пока он просто втирался в доверие, его терпели, хотя и кривясь. Когда он начал зазывать девчонок к себе попить чаю и задавать провокационные вопросы, ему запомнили и перестали доверять. А потом и приходить. А когда дяденька-специалист стал предлагать девчонкам за близость с ним спасти их от страшной и ужасной депортации в империю за звезды, дети решили, что уже можно. Жаловаться досточтимым не пошли. Психологу просто прицельно вскипятили мозг. Не буквально, к счастью. Но он знатно погонял чертей по коридору жилого блока преподавателей, пока его не скрутили гвардейцы и не сдали досточтимым. Те, посмотрев на ситуацию, хотели было сперва разбираться своими методами, а потом подумали немножко, да и вызвали бригаду с психиатром. Причем все участники диверсии прекрасно понимали, что вменить им что бы то ни было нереально ни с точки зрения закона края, ни с точки зрения закона империи. Формально психолог свихнулся сам, причем не вчера, если вспомнить, что мне и Лелику рассказывала Полина во время разбора полетов еще в давние времена, когда край был частью Федерации. Опять же, формально девочки, на которых он наехал, были с точки зрения империи уже недомагами и имели право на самостоятельную защиту. Вот они и защитились. И вполне самостоятельно. Им только одноклассники помогали, никого из взрослых они не стали впутывать.
На сбор материала у меня ушла примерно неделя, и еще неделю я потратила на восстановление истории и получение подтверждений у информантов. А пятого сентября пришла с полученным к Айдишу. Выглядел он скверно: недоспавший, какой-то встрепанный и тоскливый.
- В общем, так, мастер, - начала я с места в карьер. - Я тебе принесла все, что собрала, и давай решать, что мы из этого сделаем.
- А что из этого можно сделать, Алиса? - спросил он мрачно.
- Как минимум несколько хороших вещей, - ехидно сказала я. - Во-первых, хороший фитиль управлению образования. Если не всему департаменту края. Во-вторых, показать, что у досточтимых с нашими медиками мир, дружба и взаимопомощь. В-третьих, под шумок выяснить, кто этого крота тебе сюда загнал и почему он настолько некомпетентен. Ну и мне какой-никакой, а бонус: хоть статья и пойдет под редакционным псевдонимом, а все-таки курсовую мне засчитают. На целый один предмет сдавать меньше...
Я рассказывала, расписывала подробности и не могла отделаться от мысли, что вот эти ребята - настоящие, они есть. И Айдиш настоящий, он существует, от него остался четкий след в виде интерната, спасенных жизней и судеб, даже каких-то статей в педагогический журнал. И Димитри существует, и Дейвин. А вот что до меня - не факт, что я есть на самом деле. И след после меня если и останется, то очень быстро исчезнет. Я была, пока нас было двое, и немного потом, когда пыталась показать кузькину мать всем, из-за кого осталась одна. А потом то ли развеялась, то ли растворилась бесследно. Что и где обо мне напомнит? Медуница и одуванчики в садах Айхелл, если их там еще сохранили, Манифест Убитого Города да несколько фотографий в репортажах Эгерта. Вот и все. Ничего моего, ничего обо мне, ничего для меня. И никого, ради кого мне стоило бы продолжать быть...