Игра в бессмертие

Но после всех её открытий случилась беда: обычный день, обычный сад, самый обычный выходной… хотя какой он обычный, если у Дианы Кнежик выходных почти не было? Однако в ту субботу она отдыхала. Она отправилась в сарай, взяла сучкорез и пошла к яблоне, чтобы подрезать крону; садовник этого не делал, хорошо зная, что с яблоней хозяйка любит возиться сама. Поскольку яблоня вымахала за три метра, учёной пришлось встать на стул, с которого она и упала — затылком на комбинированный рыхлитель; упомянутый садовник, в том же месяце справивший семьдесят пятый день рожденья, забыл рыхлитель в траве — и вместо почвы его зубья пробили череп величайшего изобретателя современности. Кнежик умерла мгновенно, а обстоятельства её смерти — точнее, их вопиющая нелепость — породили слух об убийстве, но были свидетельства в пользу несчастного случая: соседи Кнежик, завтракавшие в тот день на балконе (сад учёной оттуда просматривался идеально), заявили в один голос — она потеряла равновесие, закричала и упала со стула. Если верить таблоидам, кто–то из них даже добавил: «Что же она ещё собиралась изобрести, раз Господь таким способом убрал её из нашего мира?»

«Что же она ещё собиралась изобрести?..»

Может быть, виртуальную копию человека?..

Убив эту мысль снотворным, я провалился в сон.

Днём во «Фрее» кипит жизнь.

При свете солнца тут так же красиво, как и ночью, но эта красота иная — наполненная динамизмом. Звучат всюду голоса, трясутся и скрипят повозки, распахиваются и захлопываются двери. Из харчевен выходят пьяницы, из лавок — служанки с набитыми сумками, из цирюлен — подстриженные клиенты. И все они куда–то спешат: даже маги в своих разноцветных плащах будто становятся суетливее.

Но в этой суете есть фальшь: если долго стоять на месте, то можно заметить, что среди повозок попадаются одинаковые, алкаши из харчевен вываливаются каждые четверть часа (и пьяницы–неписи заходят с той же периодичностью), а из сумок служанок часто торчит одно и то же. Но кто станет приглядываться? ВИРТУС создан не затем, чтобы искать в нём изъяны… Мы охотно их прощаем нашей виртуальной сказке, лишь бы заменить ею быль.

Когда я подошёл к проулку, там уже ждала Цолфи; как и обещал Ферзюбрь, на ней был Браслет Покорности, глупо смотревшийся на «птичьем» запястье. Снять его гарпия не могла, так что мы стали союзниками — пусть и против её воли… Жалко, что ненадолго.

— Скотина! — выкрикнула Цолфи. — Гад! Лживая сволочь!

— И без пяти минут алкаш, — охотно добавил я. — Да, всё верно, я такой.

Гарпия с рыком шагнула ко мне, но резко отпрянула, будто от удара хлыста.

— Ты меня обманул!.. Сказал, что пришёл играть в «Рулетку Судьбы», а сам помог орку меня схватить! — Цолфи занесла кулак, хоть и знала, что ударить не сможет. Это добавило ей злости: — За каким чёртом я тебе нужна?!

— Брось, Цолфи, — я кивнул на площадь, к которой примыкал проулок: — Ты же не слепая… Должна была догадаться.

Поглядев на пирамиду, Цолфи явила чуждое простым неписям остроумие:

— Хочешь испечь яблочный штрудель? Ну так использовал бы грифонов — меня–то зачем вовлекать?

— Ты сама вовлеклась, — парировал я. — Незачем было перелетать реку.

Конечно, это была чушь — свобода воли энписи имеет чёткие границы. Гарпию сделали вспыльчивой — и она вела себя в соответствии с установками. А я этим воспользовался.

Цолфи хотела в меня плюнуть, но Браслет ей не позволил. Саданув по нему когтем, она процедила:

— Если с меня его снимут, я выколю тебе глаза!

— Замётано, — я извлёк из кармана пузатый флакон. — А пока что будь душкой, прими лекарство.

— Это что ещё за дрянь? — напряглась Цолфи.

— Зелье против ранений. На гарпий действует как допинг.

Цолфи обнажила клыки:

— А Ферзюбрь мне не приказывал ничего пить.

— Не приказывал, — кивнул я. — Он велел тебе поднять меня в воздух и лететь, куда я скажу. Но поскольку поднять ты меня не сможешь, придётся пить зелье, — помахав флаконом, я жёстко добавил: — А не выполнишь приказ Окто, Браслет причинит тебе боль.

Цолфи вновь зарычала, но взяла у меня флакон и залпом его осушила. Рядом с нами была урна, но гарпия, бросив флакон в лужу, забрызгала мою обувь: вопреки чарам Браслета она нашла–таки способ мне насолить.

— Что теперь? — рыкнула Цолфи.

— Теперь ждём, — сказал я.

И мы стали ждать.

Из проулка вся площадь была как на ладони, а пирамида и вовсе белела напротив нас — я даже видел лица стражников внутри купола. По брусчатке кругами скользили тени, словно кто–то её спутал с детской кроваткой и пристегнул к небу огромный мобиль — но на нём вместо игрушек «висели» грифоны; вздымая крылья, они описывали над площадью круг за кругом. Из интереса я попробовал сосчитать эрмлинов, охранявших помост с воздуха: получалось не меньше двадцати. Плащи магов мелькали и в потоке прохожих — в основном, зелёные с алыми (низкоранговых серых почти не было).

Через минуту–другую раздался звон: на ратуше в километре от нас пробили часы.

— Полдень… — проронил я.

Цолфи неприязненно на меня глянула:

— Ну так мне поднимать тебя или как?..

Судя по тону, она смирилась с неизбежным: вспыльчивость не помешала ей оценить ситуацию и признать поражение, исходя лишь из логики, — а энписи обычно этим и руководствуются… Может, и хорошо, что люди часто нелогичны в своих поступках?..

— Пока рано, — сказал я.

И стал мысленно считать.

Некроманты, приведённые в город Стражем, уже оживили дракона, и тот взлетел. Секунд через сорок он будет здесь. А Кэсс в разгар паники сорвёт лепестки с цветка.

Подождём.

Первые крики раздались очень скоро. Отдалённые, разрозненные, они быстрослились в гул. Где–то что–то зазвенело, а из хора голосов выбилось слово «дракон».

«Мёртвый дракон», — добавил я про себя.

Многоголосье достигло проулка, и нас с Цолфи накрыла тень. Гарпия задрала голову, да и сам я не удержался — разок глянул вверх… Как раз в тот миг, когда чёрное чудовище пролетело над нами.

Цолфи оторопела в точности как живой геймер, а вот паника прохожих была наигранной — очень уж резво все кинулись врассыпную; в реале народ бы сначала застыл. У меня даже вырвался вздох облегчения: из–за Цолфи с Ферзюбрем я как–то забыл, что нельзя требовать от неписей слишком многого.

А тем временем дракон, спикировав к пирамиде, стал разворачиваться. Он не рычал и вообще не издавал звуков — в отличие от галдевших грифонов: те разлетались, хотя маги пытались их успокоить. Два грифона даже столкнулись клювами; всадники, не удержавшись, с воплями рухнули на купол — и тот за секунду сжёг их дотла. На брусчатку оба мага осыпались пеплом.

Стражники у помоста вскинули арбалеты, а затем пропал купол, пропуская рой стрел. Через секунду купол вновь засверкал, а стрелы со свистом вонзились в дракона — в лапы, в грудь, в перепончатые крылья… Но мёртвому монстру до них не было дела — сладить с ним могла лишь магия. А эрмлинам на площади было не до неё: какое там колдовство, когда горожане сбивают их с ног!..

Хвост дракона задел одного из грифонов, и тот упал на прохожих. Другой грифон, перепугавшись, столкнулся с собратом. Оба в итоге рухнули: первый просто упал, а второй, косо спикировав, пробил витрину мастерской и влетел внутрь под звон стекла.

Кто–то из магов всё–таки бросил файербол, но промахнулся: пламя, не задев дракона, упало в толпу. Несколько неписей полыхнули как факелы.

«А вот это перебор, — машинально подумал я. — Ну с чего бы им так вспыхнуть? Будто в бензине искупались…»

Этой мысли сопутствовал подземный толчок; где–то что–то зазвенело, залязгало, загрохотало. Стену слева от меня рассекла трещина.

— Твою мать!.. — вскрикнула Цолфи, рухнувшая в кучу мусора. Я и сам чуть не упал, хоть и ждал землетрясения.

Землю тряхнуло ещё трижды, крики с визгами стали громче. В окнах задрожали стёкла. Большинство энписи, метавшихся у помоста, оказались сбитыми с ног.