Страница 88 из 232
Обсуждение продолжалось два чайника чая. Идею "сделать маски фавна и надевать в сумерках" Марина раскритиковала двумя подзатыльниками и фразой "взрослые вроде бы люди". Но сказала, что заменить маской фавна традиционную маску Гая Фокса и от имени фавна комментировать на Ютубе похвалами и благодарностями все косяки администрации наместника можно и нужно. Периодически можно спрашивать этим фавном наместника, вкусная ли была Алиса.
Проводив детей, Марина связалась с друзьями из Хельсинки и попросила взять ситуацию Алисы Медуницы на отдельный контроль: слишком много недосказанностей вокруг этого случая, и вообще администрация наместника что-то мутит.
Хельсинкская и Стокгольмская группы написали запросы в администрацию империи в Озерном крае одновременно. Ответы переслали Марине, она, хихикая, отправила "чисто посмеяться" всем трем бывшим мужьям, и в Польшу, и в Израиль, и в Америку. Потом, подумав, выложила в паблике своей группы. И добавила, что если ответ не кажется убедительным, то надо просто спросить еще раз, и ее группа это сделает через десять дней. И действительно послала второй запрос в названную дату. А из Хельсинки и Стокгольма письма пришли через две недели. А через три повторения они стали привычной текучкой пресс-службы наместника.
А Сопротивление тем временем поменяло тактику. Они стали ставить в городе больше растяжек, но перестали их минировать. То есть не совсем перестали. Несколько гвардейцев решили, что местное хулиганье заменило мины простой проволокой под ногами, - и поплатились за это очень жестоко. Мины все-таки были. Просто меньше, чем раньше. И они по-прежнему могли оказаться на каждой растяжке, а растяжки были теперь в каждом третьем кусте. Сносить зеленые насаждения к чертовой матери, как рекомендовала полиция, не помогло бы: были еще сугробы и подвалы. А горожане вставали стеной за каждый куст и только что не хватали за руки людей с бензопилами. И в этом их поддерживал и да Онгай, и все районные бароны.
Гвардейцев в цветах князя терроризировали отдельно. Им в сумки постоянно совали листовки на тему Алисы - "верните", "отдайте", "куда дели" и все прочее в этом роде. Парни обнаруживали в сумках еще и презервативы в конвертах с надписью: "Мы против увеличения контингента присутствия". Солдаты нервничали, бегали к Димитри рыдать и вшивали в форменные сумки неуставные внутренние клапаны с застежкой-молнией по местной моде. Димитри махнул рукой и ввел отличие как полковое. Официально, с публикацией приказа на сайте администрации империи в крае. После этого парням пару раз сунули квадратные пакетики прямо в карманы курток, а листовки прикололи кому-то на спины. Пострадавшие рыдали у досточтимых от обиды и унижения и отказывались выходить на дежурства в город.
Димитри пришлось лично выступить по ТВ с благодарностью за заботу о его полке и солдатах империи и сказать, что об их контрацепции заботится император и лично он, как его наместник в Озерном крае. Он очень доброжелательно улыбался в камеру, когда говорил "так что ваши барьерные средства оставьте себе, я знаю, что в крае их не так просто достать", - и знал, что эта встречная подколка будет понята правильно и дойдет до цели.
Завтракала я с наместником. В его кабинете я посмотрела на календарь. Там обнаружился февраль. Голова была еще тяжелой, сгиб локтя слегка ныл - кажется, вечер закончился капельницей с глюкозой. Наверняка не только ею, но этого я уже не помнила. Кажется, разговор вчера зашел про ЛАЭС, потом он сказал что-то... а дальше я помнила только разлитый чай на ковре, невозможность двигаться и его шутливое замечание о том, что ложечкой от мороженого его убивать еще никто не пробовал. Ему это было смешно! Сначала он пытается всему миру рассказать, что Сопротивления нет, проблем нет, всем все показалось. Потом начинает делать вид, что слегка погорячился и был неправ: "ах да, Эрмитаж!", "ой, простите, работорговля", "как же мы забыли, действительно неловко". Потом удивляется тому, что тут все так недовольны этими событиями, когда он уже казнил всех, кто к ним был причастен. Показательно и публично, чтобы никто не сомневался. И при этом им всем, и предыдущему, и этому, нигде не жало предъявить мне за ЛАЭС так, как будто я была там вообще одна, и кроме меня никто не приложил к этому рук. Я старалась отвлечься. Получалось плохо.
- Ты была в Сосновом Бору до аварии? - неожиданно спросил Димитри. Я как раз пыталась понять, чего хочу больше - еще кусок пирога с сааланскими кислыми ягодами или шоколадную конфету. Это позволяло не думать, что напротив меня сидит человек, которого я вчера пыталась убить. И я разговариваю с ним, вместо того чтобы повторить попытку. Я не знала, как с ним объясняться. Он все время пытался надеть мне на уши свою точку зрения, не слыша меня. Он вообще не слушал, а только ждал согласий и признаний.
- Нет, - я отодвинула чашку с недопитым чаем, решив, что больше ничего не буду. Аппетит пропал, хотя такого завтрака у меня не было с момента ареста. И не факт, что еще когда-то будет.
- После?
- Нет.
Не то чтобы я планировала появляться в мертвом городе после мародеров и оборотней... Но этого я не сказала.
- Тогда тебе будет интересно, - пообещал он. - Допивай чай и поехали.
Я подумала, что там будет не интересно, а холодно, и послушно подвинула чашку к себе.
Портал в Петродворец, мешок с одеждой, моей же собственной - джинсы, свитер, даже кроссовки, - зимняя дорога сперва по Ораниенбаумскому, потом по Краснофлотскому шоссе и дальше, мимо блокпостов и заброшенных садоводств. Кортеж наместника не останавливали. Словно в прошлой жизни, когда не то что до фонтанов, от Питера до Москвы ехали без остановок и проверок документов, только притормаживая при виде притаившихся в засаде гаишников. Впрочем, тогда я редко забиралась дальше Ломоносова и сравнить, насколько изменились Большая Ижора и Лебяжье, превращенные из-за оборотней в крепости, не могла.
Я щурилась от яркого солнца и жадно смотрела по сторонам: пусть эти земли забросили и оставили, пусть на обочинах под снегом - следы пала и кислоты, которыми зачищают после оборотней, но это не камера и не кабинет наместника. Он сидел рядом, читая какую-то бесконечную распечатку и делая быстрые пометки на полях. Наверное, я бы смогла разобрать, что там написано, искоса заглянув в бумаги, но зачем? Ведь вокруг я видела и снег, и елки, и поля, и сугробы...
А потом мы пересекли невидимую границу и оказались в одном из последних дней золотой осени. Я слышала об этом эффекте. Первые полгода после аварии все было как обычно, а потом зима в Сосновом Бору так и не наступила, за ней не пришла весна и не вернулось лето. Это было как-то связано с порталами, Источниками и оборотнями, но чтобы понять как, нужно было куда лучше знать магию пространств, чем в ней разбиралась я. Саалан если и знали причины, их не озвучивали.
И вдоль всей дороги, по обе стороны валялись остовы машин. Легковушки, автобусы, грузовики. Ржавые, местами обгоревшие, побитые. Откуда их тут столько?
Князь как будто прочитал мои мысли.
- Когда стало ясно, что на ЛАЭС серьезная авария, в городе началась неразбериха, на власти никто не надеялся. Разговоры, что из Соснового Бора в случае проблем на станции будет не выехать, велись еще до нас. Так что все спасались, кто как мог, даже когда эвакуацию наконец организовали ваши службы. В городе тоже еще много брошенных машин. Весной девятнадцатого планировали еще раз прочесать город в поисках тел погибших, но уже не успели. Останки людей к тому времени растащили оборотни и дикие собаки.
Меня передернуло.
Улицы были пустынны. Многоэтажки зияли пустыми окнами, в каким-то чудом уцелевших стеклах отражалось зеленоватое небо. Ни зверя, ни птицы, лишь дудки борщевика торчали на газонах. Из-под его листьев выглядывали шляпки гигантских поганок. И - совершенно мертвые деревья. Сосны, березы, дубы... Страшно, даже если забыть об оборотнях, которых не будет до ночи.