Страница 3 из 13
Маша топталась в кружке ребят и не решалась вставить слово: как бы Шалтай не счел ее идиоткой. Рядом возникла ее приятельница Юля, протянула Маше банку джин-тоника и затрещала о своем мудачке бывшем. Маша ухватилась за синюю банку, как за буек, и долго не выпускала ее из рук, а когда разжала пальцы, реальность плыла мимо отрывистыми клочками. На одном из таких клочков они с Шалтаем, который накинул поверх кепки капюшон, вдвоем стояли в арке, снаружи в сумерках лил и погружал Малую Садовую в прозрачную слизь дождь, а они обсуждали последний альбом «Дефтоунс». Маша не знала этого альбома, но притворялась, что диск уже у нее есть, и паниковала, что следующий вопрос оголит ее невежество. Шалтай долго чиркал зажигалкой возле ее рта, а та все не хотела загораться. А когда Маша взяла ее из его влажных рук, взорвалась с хлопком, от которого Маша в один миг протрезвела. Потом он ушел с парнями за добавкой, они с Юлей стояли на Садовой около квадратных клумб, и Юля ревела, потому что бывший при ребятах обозвал ее шлюхой, и тянула Машу за рукав уйти, а та ждала, что Шалтай вернется, но сказать об этом стыдилась. К ним подбежал Влад, попросил сигарет и сообщил, что послезавтра после школы все едут в Сосново. Послезавтра Маша не могла никуда ехать, потому что в политехе была олимпиада, но, когда Влад принялся перечислять, кто собирается в поездку, и в списке искрой мелькнуло «Шалтай», ее щеки налились горячим, она поддалась наконец Юле, и они зашагали в сторону подземного перехода через Невский, а в метро Маша уже не могла думать ни о чем другом, кроме как осуществлении бешеного желания оказаться в Сосново вместе со всеми. Вместе с Шалтаем. И там, в чаду тусовки, панк-рока, алкоголя, а главное, целой нереально длинной совместной ночи, у них точно бы все завязалось. Оставалось придумать, кого отправить вместо себя на олимпиаду.
Дома Маша закрылась в комнате и взялась за телефон. Пообещала одному вечно красневшему Снусмумрику с курсов поход в театр за то, что тот попробует написать две работы ручками с разными чернилами. За себя и за нее. Маме сказала, что после олимпиады едет с ночевкой к Юле, и мама даже как-то сразу поверила. Слово «олимпиада» затмило прочие слова – «с ночевкой» и «рисовать газету».
На Фин Бан он притащился с телкой.
– Кто это? – Маша подбородком указала Владу на эту парочку.
– Как кто? Шалтай. Вы ведь знакомы, – Влад рассеянно рылся в пакете с провиантом, который состоял из батонов-нарезок и многочисленных кирпичиков лапши «Доширак», – да и дама его. Лиза, кажется.
На дачу приглашал добродушный панк Юрка. Участок в трех километрах от станции Сосново. Два дома – старый и новый. Отсутствие родителей гарантировано. Маша курила сигареты одну за другой и старалась не смотреть на Шалтая и его девицу. Та потрясала длинными кудрями цвета патоки из-под красной вязаной шапки: миниатюрная. Маша начала помогать Юрке с организационными вопросами: он не мог подсчитать, сколько нужно еще докупить колы для водки, как вдруг из метро возник Ванечка. Маша бросилась ему на шею.
– Воу, Машка, – с улыбкой выдохнул тот. – Полегче. Током бьешься.
Спустя полчаса в электричке Шалтай с бабой сидели спиной ко всем, делили одни наушники на двоих, а Маша мрачно пила водку с Владом и главным дурачком их компании – Спанч Бобом. Ванечка и другие парни ушли в пахнувший мочой и грохотавший, как шкаф с кастрюлями, тамбур. Им взбрело в голову покурить зеленый чай. Скоро оттуда понеслись вопли, хохот и пение. На дачу шли больше часа, сбились с пути от станции, Маша по колено вымочила джинсы в снегу, который, несмотря на весну, обильно лежал за городом. Парни продолжали горлопанить песни и беситься. Спанч Боба дважды вырвало: один раз в электричке и один раз на пустынной станции.
Наконец подошли к даче: Юрка открыл ржавую калитку, сделанную из спинки кровати с шариками на столбиках, и через веранду запустил всех в старый дом. Тусовка рассредоточилась: второй этаж, комнаты со свернутыми матрацами, обои в ромбик родом из пятидесятых. Пахло сыростью, сеном, и не было света. В мезонине нашелся треснутый кальян, и парни завозились с растопкой. Маша потащилась с Юркой в запертый новый дом, ключей от которого не имелось, чтобы залезть внутрь и включить везде электричество. Шалтай исчез. Перешагивая талые лужи, обогнули новый дом, зашли на просторное крыльцо, а потом влезли внутрь через узкое окно около входной двери, стекло из которого Юрка бережно вытащил. Внутри было темно.
– Аккуратнее, Маш, тут все в мелу. Вон щиток. Разберешься?
Маша вскарабкалась на тумбочку и открыла пластиковую дверцу размером с учебник по английскому. На самом деле она открывала электрический щиток первый раз в своей жизни и не представляла, что делать, чтобы включить свет. Но все знали, что она поступает в политех и высокопарно треплется об электричестве. В щитке рядками тянулись разноцветные пластиковые рычажки и валялась пара мертвых бабочек. Маша чихнула. А потом отважилась коснуться выключателей и потянула крайний рычажок. Мир схлопнулся в тот же миг, и ее втащило в щиток.
Она увидела чердачную комнату. Деревянные стены в грубых досках исписаны баллончиками, две односпальные кровати близко, как в купе поезда, и мутное квадратное окошко. За ним – сосны на фоне бледного неба. На кровати, прислонившись к стене, как были – в куртках, шапках и кедах, сидели Шалтай и Лиза. Она распутывала провод от наушников, а он смотрел перед собой. Прямо на Машу.
– Зачем ты меня сюда притащил? Вов, если честно, я в шоке, – сказала Лиза.
Вова. Вот, оказывается, как его зовут.
– Лиз, а чего ты хотела? Поехали за город… с ребятами…
– С ребятами? – она перешла на яростный шепот. – С этими маргиналами? Знаешь, что я видела, когда от станции шли? Лысый стал ссориться с девчонкой, она плакала, а потом он ей пощечину отвесил. Они же в неадеквате. Я спать тут не собираюсь.
– Могла еще в городе сказать, что тебе в падлу ехать? Я предупреждал, что это не мажорская дача. В Питере ты походами бахвалилась…
– Я знала, что тут такая публика? Давай назад. Мы успеем обратно. Электрички еще ходят.
– Не пори ерунды! Вина выпьем… Подружишься с девчонками.
– Они на меня смотрят, будто сейчас сожрут. Особенно эта, с красными волосами. Неприятная, если честно. А еще страшная. Фу.
Маша хотела ответить, но ее поставили на тихий режим. Она спустилась вниз на первый этаж. Тут вовсю пыхтел кальян, а где-то в клубах дыма кашлял Спанч Боб. Потом оказалась на улице и проследовала ко входу в новый дом. Стекло по-прежнему было вынуто, и она заглянула внутрь. Там на полу Маша увидела себя. Вся одежда в меловых разводах, волосы растрепались, а над ее лицом склонился Юрка и отрывисто ее целовал. Она попыталась оттолкнуть его и всхлипнула. Закашлялась. Села. Ноги проехались по грязному полу.
– Юрец, – раздался голос Ванечки, – что со светом? – Ванечка просунул голову в оконный проем, а когда различил Машину фигуру на полу, мгновенно заскочил внутрь.
– Вань, – простонала Маша. Тело пронзали сотни иголок. Словно она отлежала его целиком.
– Машу током долбануло, – сказал Юрка. – Она копалась в щитке, а потом на метр отлетела, как в клипе «Кардиганс».
– Вот черт! Надо скорую!
– Не надо, – произнесла Маша, садясь. – Дай лучше попить.
Ванечка помог ей подняться на ноги. В тело вернулась чувствительность, только пальцы слегка покалывало.
– Как ты? – спросил Ванечка.
– Уже лучше, – соврала Маша и полезла через окно на воздух.
Покачиваясь, побрела в сторону уличного сортира с окошком на облезлой двери. Ванечка крутился рядом, спрашивал, как она, а убедившись, что она более-менее в сознании, присоединился к бухающей во тьме старого дома братии.
Маша сидела на скамейке за сараем, смотрела на утопавший в сумерках лес за наполовину поваленным забором и размышляла. Разглядывала свои ладони как что-то чужеродное. По телу гулял ток.
Из-за угла дома показалась голова Юльки: