Страница 18 из 23
– А что, правду рассказывают, что на этом повороте один раз цистерна с вином перевернулась? – спросил Кузнецов.
– Да. Несколько лет назад, – подтвердил Комаров. – Там, в кювете, суглинистая почва. Если дождь, вода долго не уходит. Не ушло и красное вино, бывшее в цистерне. Образовался нерукотворный пруд.
Все засмеялись.
– Я там потом в течение недели ездил по делам. Так, на берегу пруда все индейцы валялись, пока весь кювет не вычерпали, – рассказал Комаров.
Он креолов называл индейцами и, по-моему, не очень их жаловал.
Находясь в Эль-Больсоне по делам с Комаровым, мы опять встретились с этой же компанией российских колонистов.
Они снимали тут жилье, пока не будет построен их дом в Эль-Ожо.
Вместе мы зашли в гости к Вершининым, также проживавшим здесь.
В Эль-Больсоне или попросту Больсоне, как впрочем, и во всей Аргентине, жили русские с украинцами. В основном приехавшие сюда после Второй мировой войны. И не все они имели желание общаться с новоприбывшими в силу вышесказанных причин своего приезда и их роли в той войне.
Вершинины слыли местными филантропами, помогая многим землякам. Это была торговая семья, начавшая свое дело весьма скромно.
Когда наша компания зашла в их двор, мне пришлось сохранять невозмутимое лицо.
Все внутреннее пространство немаленького квартала, в котором был и дом Вершининых, занимал их личный парк с многочисленными пристройками по периметру, с находившимися там катерами, яхтами и прочим.
Был и свой самолет на местном аэродроме. Под стать был и дом.
Нас приняли очень радушно.
Анна Вершинина, полная круглолицая хозяйка всего этого, являлась родной сестрой последнего министра обороны СССР Дмитрия Язова, о чем рассказала мне спустя некоторое время, показав еще довоенные фотографии ее и живого братца. Их рас-кидала война на долгие годы. А когда Дмитрия Язова выпустили из тюрьмы после ГКЧП14, как одного из главных заговорщиков, в частной беседе с посетившими его дома аргентинскими журналистами бывший министр признал свое родство, но только в частном порядке.
Вот такие дела.
В Больсоне исторически имелось поселение хиппи.
Наверное, правильнее было сказать, что здесь, в изгнании, проживали великовозрастные отпрыски богатейших семейств Буэнос-Айреса, у которых были большие проблемы с алкоголем и наркотиками. Их родители, не скупясь, дали им денег на покупку большого дома, где и проживала эта «семейка» прожигателей жизни, время от времени носясь на капотах своих автомобилей по Больсону. Местная полиция, как правило, не трогала болезных. Наиболее тихие обитатели коммуны пытались продавать свои нехитрые поделки на местном фольклорном рынке.
Во второй половине лета в Больсоне встречали свой городской праздник – праздник хмеля.
Эти места идеально подходят под эту сельскохозяйственную культуру. Без хмеля невозможно сварить пиво, а без пива невозможно по-человечески перейти ко второму номеру нашей культурной программы – водке. Это знает любой второклассник и мне совестно говорить о таких банальностях.
Уже с утра в этом городке, окруженном со всех сторон горами, отсюда и получившим свое название – мешок15, царило праздничное настроение. Центральная улица была украшена разноцветными флажками, на ней стояли большие группы жителей, бурно радуясь памятной дате.
Радовались и мы с Андрюхой Кузнецовым, успевшие с утреца принять поллитру спирту. А как без хмеля на празднике хмеля? – Не поймут, обиду затаят.
Между тем по главной улице с оркестром двигалась праздничная колонна всадников – на лошадках. В Патагонии много верховых лошадей и сильны традиции выездки. Существуют даже местные ковбои–скотоводы – их здесь называют га́учос. От североамериканских наездников их отличает отсутствие сомбреро – его место занимает темный беретик с черенком, как у пьяного учителя труда в советской школе.
В первых рядах всадников на сером скакуне гарцевал сам Комаров, умело сидя в седле. По краям мостовой собралась приличная толпа глазеющих отдыхающих. Мы с Андрюхой скромно стояли чуть сбоку, прихлебывая по очереди из горлышка спиртовую настойку, замаскированную под лимонад, отчего на сердце становилось все радостнее, и душа пела.
Мое внимание привлекла какая-то несуразность, что-то неестественное около одного из магазинов по главной улице.
Мы подошли поближе.
Рядом с винной лавкой лежало множество тел – несколько десятков, в лужах собственной мочи, запах которой нестерпимо бил по ноздрям. Тут же стояли полицейские, довольно спокойно обсуждавшие свои дела. Мимо спокойно двигалась праздничная процессия.
– Что это такое? – удивленно спросил я Кузнецова.
– Индейцы перепились, – ответил Андрей. – Здесь недалеко резервация. Это действительно индейцы племени мапу́че, а может и тэуэ́льче. Им запрещено продавать алкоголь, особенно за этим следят по праздникам, когда они спускаются с гор.
– Не доглядели, – смиренно продолжил он. – Кто-то купил им выпивку. Дело то подсудное. Эти места раньше принадлежали мапуче и тэуэльчи, которые воевали со своими врагами арауканами, жившими на тот момент на территории современной Чили вон за тем хребтом, к западу от Больсона. Но как везде в Америке, куда ступила нога белого человека, остались только названия мест на языке аборигенов, а индейцы сгинули или вот так деградировали.
– Скоты, форменные скоты!!! – нас догнал взволнованный, уже пеший Комаров, с раскрасневшимся лицом указывая на компактно лежащих, пострадавших от пороков западной цивилизации, туземцев. – Разве так могут упиваться нормальные люди!!!
– Нет, конечно, нет!!! – с душевным жаром воскликнули мы с Кузнецовым, стараясь дышать в сторону.
– А откуда у них вообще деньги на спиртное при их образе жизни? – поинтересовался я у моих собеседников, отхлебывая «лимонаду» с невинным видом.
– О, правительство провинции выделяет им средства, – чопорно пояснил Виталий Георгиевич. – Правда, много денег разворовывается, пока доходит до назначения. Для резервации закупаются продукты и все необходимое, что-то делают из кожи и шерсти сами аборигены на продажу.
– А потом лунной ночью к ним приезжают белые дяди и меняют у спившихся людей все закупленное за бесценок на огненную воду, – посмеиваясь, сказал Кузнецов.
– Но ведь это криминал, – констатировал я.
– Еще бы! – подтвердил Андрей. – Зато доход какой!
К Комарову привязался один индеец неопределенного возраста, невысокого роста, с бурым, как печеное яблоко лицом. Одетый в какое-то старое пончо и дурацкую вязаную шапку с длинными висящими ушами, он приплясывал, раскачиваясь перед ним, видимо клянча на выпивку. Мне вдруг неожиданно пришло в голову, что Виталий Георгиевич сейчас вспомнит про оперу, не знаю уж почему.
– Даже заезжей оперы нет, – в сердцах произнес Комаров, стараясь не смотреть на пляшущего маргинала.
Осенью у Комарова не было работы для меня и я, чтобы не бить баклуши, согласился на предложение Кузнецова убирать с ним картофель у его знакомого аргентинца. Платить обещали тоже картофелем – это нормальная практика расчетов на земле в этой стране. Можно всегда продать заезжим покупателям или съесть самому зимой.
Добираться на поле в Эль-Ожо пришлось пешком, здесь незнакомых людей подвозить было не принято, а автобус ходил редко и нерегулярно.
Вставать приходилось в пять утра и, не позавтракав, налегке, преодолевать по еще пустынной дороге двенадцать километров. Придя на поле, я быстро завтракал жареной картошкой, которую мне готовил Кузнецов в сарайке на очаге, и мы приступали к трудам праведным.
Впереди шел трактор со специальным отвалом. Нам лишь приходилось быстро собирать клубни картофеля, добытые из земли машиной, и складывать их в большие мешки.
14
Госуда́рственный Комите́т по Чрезвыча́йному Положе́нию (ГКЧП) – самопровозглашённый орган власти в СССР, существовавший с 18 по 21 августа 1991 года. Был образован из первых государственных и должностных лиц Советского правительства, которые выступили против проводимых Президентом СССР М. С. Горбачёвым реформ Перестройки. (прим. авт.)
15
El Bolsón (исп.) – мешок. (прим. авт.)