Страница 3 из 11
Конец 20-х, начало 30-х гг.
Мюнхен. Городская ратуша. Гравюра К. Герстнера по рисунку Л. Хофмейстера
Из человека заурядного разлука с родиной, затянувшаяся на целых двадцать два года, могла сделать либо убежденного космополита, либо квасного патриота. Тютчев не стал ни тем, ни другим. Как сверхштатный чиновник он был достаточно свободен, чтобы не ограничить себя мюнхенским дипломатическим кругом.
Ни политической, ни дипломатической карьеры Тютчев не сделал, хотя современники и утверждают, что
«политика и история были любимым занятием его ума и жизни; опираясь на историю, он являлся убедительным, логичным и часто весьма строгим судьею времени и его событий и личностей; вдохновляясь заботами настоящего, любовью к человечеству и к своему народу в особенности, он вносил в это обсуждение событий ту свободу мысли, тот пыл и жар души, которые придавали его логике столько красноречия и с тем вместе столько прелести. Он любил спор и спорил, как мало людей умеют спорить: с смирением к своему мнению и с уважением к чужому, хотя узкий взгляд, предвзятое мнение и деспотическое своеволие мысли всегда заставляли его страдать».
В. П. Мещерский. Из «Моих воспоминаний»
О том, что и этот проницательный ум, и эту удивительную жизнь не в меньшей степени, чем история и политика, вдохновляли волнения страсти, знали лишь самые близкие. Тютчев был не просто влюбчив, он был верноподданным женской прелести и красоты. За частую совершенно бескорыстным.
Любовь к женщине была для него не просто занятием, а тем таинственным источником поэтической энергии, при угасании которого жизнь становилась похожей на «подстреленную птицу»…
Страстность да редкостный в человеке интеллектуального склада дар – безоглядно влюбляться и любить всем напряжением душевных сил – видимо, и обеспечивали ему заинтригованное внимание даже светских «львиц»; его вообще, как это ни странно, обожали женщины. И прощали все, даже неказистую внешность (малый рост, худобу, некрасивость). Вторая жена поэта, умница и красавица, за глаза называла его не иначе, как «чаровник».
K H.
23 ноября 1824
Проблеск
Не позднее осени 1825
Осенью 1825 года Тютчев наконец-то получил законный отпуск. Роковой декабрь застал его в Москве. В городском родительском доме. В июле 1826-го были повешены зачинщики «возмущения», а в августе Федор Иванович написал свой знаменитый политический памфлет «14-ое декабря 1825».
Взгляд Тютчева и на само декабрьское восстание, и на декабристов резко отличается от типично либерального, однако и с консервативной точкой зрения не совпадает: он осуждает декабристов не за то, что осмелились поднять меч на помазанника Божия, то бишь царя, а за то, что они, «жертвы безрассудной и недозрелой мысли», не сообразили: ни кровь, пролитая за святое дело, ни жар их любви к несчастной отчизне не смогут растопить «вековую громаду льдов» – русский «вечный полюс» общественного холода.
14-ое декабря 1825
Не ранее августа 1826
Ф. И. Тютчев. Портрет работы неизвестного художника. <1825 г.>
Н. И. Тютчев. Портрет работы неизвестного художника. <Москва, сентябрь – ноябрь 1825 г.>
Парные портреты братьев Тютчевых были заказаны родителями неизвестному, видимо, крепостному, художнику осенью 1825 года, когда младший сын после трехлетней разлуки приехал наконец в отпуск и оба брата вновь оказались вместе, под крышей отчего дома.