Страница 9 из 15
Сам герб представлял собой щит, разделенный перпендикулярно на две части. В правой – золотой – виден вылетающий наполовину черный орел в короне, имеющий в лапе державу. В левой половине, на лазоревом фоне, из облаков выходит рука в латах, держащая меч. Держава и рука с мечом во все времена воплощали в геральдике отвагу и готовность защищать свою Родину. В 1877 году к гербу добавилась графская корона и графский коронованный шлем. Таким образом император Александр II отблагодарил своего верного служаку Павла Игнатьева, возведя его со всем нисходящим потомством, к которому принадлежал и мой герой, появившийся на свет холодным январским днем 1832 года, «в графское Российской империи достоинство».
Рождение первенца в семье Игнатьевых совпало с установкой под руководством Огюста Монферрана гигантского камня под пьедестал Александрийского столпа – символа самодержавия и мощи российского государства, служению которому посвятило жизнь не одно поколение Игнатьевых. Пока малыш требовательно попискивает в колыбели в окружении матери и нянек, его отец с удвоенной энергией отдается службе, проводя почти все свое время в полку. Позже его назовут «важнейшим лицом фамилии». Своей блестящей карьерой он во многом был обязан Его Величеству случаю и… восстанию декабристов. Когда Николай I, с бьющимся от волнения сердцем, вышел на подъезд Зимнего дворца, ближайший к Миллионной улице, то первой воинской частью, прибывшей на Дворцовую площадь в распоряжение нового царя, оказалась первая рота Преображенского полка. Казармы ее были рядом – на той же Миллионной. Запыхавшихся от быстрого бега гвардейцев привел молодой и статный капитан Игнатьев. Так ему удалось поймать за хвост капризную Фортуну, богиню удачи. Дальнейшая карьера этого офицера росла как на дрожжах: в конце своей жизни бывший преображенец даже возглавил кабинет министров Российской империи. До этого род Игнатьевых, насчитывающий четырехвековую историю, никогда не был в числе знатных и не подымался выше ранга сокольничьих и стрельцов, а позднее служивых людей Петровской эпохи. В общем-то это была вполне обычная семья, если бы не одно обстоятельство – в их роду было аж трое христианских святых! И главный среди божиих угодников – митрополит Алексий, святитель Московский и всея Руси чудотворец. Тандем митрополита и его ближайшего друга преподобного Сергия Радонежского в духовном и политическом плане подготовил победу Дмитрия Донского в Куликовской битве.
Есть такое поверье, что русские святые молятся за своих наследников. Наверное, их молитвы через века были услышаны. С самого рождения на сына Павла Игнатьева буквально упала манна небесная – крестным отцом ребенка стал будущий император Александр II. В 19 лет Николай Игнатьев блистательно окончил Императорскую военную Академию, получив за отменные успехи большую серебряную медаль – вторую в истории этого учебного заведения. В 26 лет стал самым молодым генералом русской армии, в 28 – генерал-адъютантом свиты государя, в 29 – руководителем Азиатского департамента Министерства иностранных дел, ведущего мозгового центра внешнеполитического ведомства, в 32 года был назначен послом Российской империи в Османскую империю. В руках у молодого дипломата оказываются все нити управления российской политикой на Востоке.
Он не раз рисковал, блефовал и шел ва-банк, но неизменно обыгрывал на дипломатическом поле сильнейших противников: китайского богдыхана, британского премьер-министра Дизраэли, турецкого султана Абдул-Азиза и германского «железного» канцлера Бисмарка, а его имя долгое время будет занимать западную печать. В кривом зеркале своих врагов Игнатьева за глаза именовали «отцом лжи», «черной лисой», гоголевским Ноздревым, «Мефистофелем Востока», истолковывая в дурном свете все его поступки. Не всё так просто, как кажется на первый взгляд, читатель: Игнатьев не был банальным авантюристом. Это был политический игрок до мозга костей. Игрок весьма азартный, застрахованный от роли обычного чиновника со штамповальным мыслительным аппаратом, своим недюжинным темпераментом, который в одном из писем к родным, сам назвал «русской сметкой», «которую люди принимают за хитрость и коварство».
А чего стоит только история приключений Игнатьева в Средней Азии и Китае – это Хаггард, Жюль Верн и Майн Рид, вместе взятые!
Пока же отмотаем пленку назад, в март 1858 года. Игнатьева по высочайшему повелению назначают главой дипломатической миссии в Хиву и Бухару с целью упрочить политическое и коммерческое влияние России в этих восточных государствах и, по возможности, остановить ползучую экспансию англичан в Среднюю Азию. Территория, начиная от Оренбурга, последнего русского форпоста, была неизведанной и опасной. Здесь путника ждали бескрайние степи, безводные пустыни, воинственные мусульмане, с недоверием относящиеся к чужакам, и почти повсюду орудовали разбойничьи шайки кочевников, грабившие караваны и занимавшиеся работорговлей. С иностранными лазутчиками и дипломатами азиатские деспоты не сильно церемонились. Всем была памятна печальная судьба миссии Грибоедова, перерезанной персиянами в Тегеране. Позже два английских агента Стоддарт и Конноли были зверски казнены в Бухаре, а двое других Шекспир и Аббот чуть не подверглись такой же участи в Хиве и спаслись только благодаря случаю. По Петербургу поползли зловещие слухи о предстоящей экспедиции. Знакомые прощались с Игнатьевым как будто в последний раз. «Иду даже на полную неудачу с твердою решимостью сделать все человечески возможное, чтобы исполнить волю государя, а об успехе и не думать, предоставив все воле Божией и себя самого, и результаты своей поездки» – так писал путешественник отцу.
Через Аральское море на судах, а затем по степи, пройдя сыпучее песчаное взволнованное море барханов, посольство с трудом прибыло в Хиву. Азиаты встретили их крайне настороженно. Под угрозой смертной казни жителям города было запрещено разговаривать с русскими. Игнатьев в течение десяти дней добивался встречи с ханом. Переговоры были тяжелыми и безрезультатными. Только перед отъездом хан Хивы Сеид Мухаммад, средневековый восточный кровопийца и полный мизерабль[6], согласился принять посланника, но с категоричным условием – явиться среди ночи одному и безоружным. Игнатьев написал завещание и письмо, приказав адъютанту вскрыть конверт, если не вернется через час. Потом положил в карман два заряженных револьвера и отправился к хану в сопровождении двух казаков, приказав конвою готовиться к отражению возможной атаки.
У входа во дворец корчились в муках несчастные, посаженные на кол для устрашения чужака. Несчастные казненные освещались заревом большого костра. Костры несколько меньших размеров располагались по двору и в заворотах темных коридоров, ведущих на внутренний дворик, где происходила аудиенция. Их пламя освещало путь, бросая красноватый, зловещий оттенок на вооруженных халатников, в высоких туркменских шапках, составлявших дворцовую стражу и размещенную по всему пути шествия. Николай Павлович нашел хана на небольшом дворике, сидящим на возвышении из глины и покрытом коврами. Надобно сказать, что он совсем не идеализировал этих восточных деспотов, с которыми по государевой воле ему пришлось иметь дело, догадываясь об их коварстве и жестокости. Но к этому человеку с высокомерным и равнодушным взглядом, с выпяченными от важности губами, после всего увиденного при входе, Игнатьев испытывал почти физическое отвращение. Перед ханом, на ковре, лежал кинжал и кремневый пистолет, а за ним – как и в первую аудиенцию – находилось государственное знамя и несколько вооруженных людей. На ступеньках сзади и по бокам седалища стояли вооруженные с ног до головы люди. Хан заявил, что условием ввода русских судов в реку Амударью будет признание за Хивой территорий до междуречья Сырдарьи, Эмбы и Мерва. Это означало, что Хива претендует на уже освоенную русскими часть земель по Сырдарье и Эмбе, а также на владения туркменских племен. После того как Игнатьев категорически отказал в подобных претензиях, хивинский правитель посоветовал ему быть сговорчивей, намекнув с приторной восточной улыбкой, что гость полностью находится в его власти.
6
Ничтожество, негодяй. (Примеч. автора.)