Кошка Зимы

И вот сегодня… Ну, бля, не прав я был, напугав ее снова. По-умному надо было. Спокойно. Как в поединке. Дождаться, пока Варька уйдет, а уж тогда разборки чинить. Не бабское это дело – на такое смотреть. И как ни бесил этот чмошник на белом мерсе, но в одном был прав: запугивать женщину, которую внезапно хочешь до охренения, – это п*здец какая неверная тактика. Вот только мыслить связно и логично у меня выходило ровно до того момента, как мои лапы не касались кошки этой злющей. А потом все, случалась неуправляемая детонация.

– Зима, ну его нах, не усугубляй, – скривился Крапива в нашем дворе, поняв, что направляюсь я совсем не в свой подъезд. – Давай завтра на свежую голову ты пойдешь с ней базарить.

– Нет, – отрезал я, глянув на темные окна.

– Да она спит небось уже.

– Час прошел. Ты бы уснул после такого?

– Я не баба, хер знает, как у них мозги работают. Ладно, не хочешь, смотрю… ну давай я хоть с тобой, придержу, если чё…

– Крапива, не лезь ко мне. Хорошего сейчас не выйдет из этого, – честно предупредил его.

– Да и так уже вышло… куда уж х*евей. Вот напишет этот мудень холеный заяву, и чё делать будешь?

– Разберусь.

– Да за*бал ты уже! – огрызнулся Крапива и свалил в темноту.

А я поперся с повинной. Долго звонил в дверь, за которой ни звука. Прислушивался до звона в ушах. Реально уснула, да еще так крепко, или нарочно прячется, не открывает? Охереть ты красавец все же, Зима. Довел девчонку. Так и вовсе на улицу показываться не станет. Урод, бля.

Надо бы домой свалить. Крапива прав: утром оно умнее будет. Но я какого-то хрена не ушел. Уселся на подоконнике на лестничной площадке и что-то аж приуныл. В смысле на душе так погано-муторно опять стало. Я же всегда с девками по-нормальному. И насмешить, и обаять, и угостить мог. Не совсем же какой-то дуболом, что прет вперед с одним только «да-а-ай!».

Но у меня ведь и не было до сих пор, чтобы без взаимного интереса чего затевать. Если видел, что без вариантов, не стоит и заморачиваться, то всегда как-то и пох становилось. Нет, так нет – мир большой, народу много. Не то, чтобы я легких путей искал по жизни, но реально на кой навязываться, если телке ты не по вкусу? Чё за дичь?

А тут… такая жопа. Глобальная, бля. Девка мне с ходу «на хер пошел», а мой хер этот самый на нее стоит, только что еще дым не валит, как из, мать его, трубы. Вот как такая херня с людьми приключается? С чего? На пустом месте!

За этими тоскливыми размышлениями меня и застал стук женских каблуков по ступенькам. И, сука, у меня мигом в паху тяжелеть стало. Будто мой дурной агрегат мог ее узнавать уже и по этому звуку. Я – нет, а он – запросто. Да с чего ты взял, что это она, полено тупое?!

Знал, гад. Варька появилась, поднимаясь медленно, и совсем, по ходу, меня не замечая. Вот где шлялась, а? На улице почти полночь, а она… Приключений на задницу искала? Так нашла! Ну и где в тот момент оказались моя логика и добрые намерения? Само собой, там, где как раз в рифму. В том самом жарком, медово-сладком местечке, куда меня тянет, как *бнутого.

Схватил только и понял: вот никак мне ее не отпустить. Не вариант. Вообще. Пусть что хочет орет и вырывается. Я только запаха ее полными легкими хапнул, прижал к себе – и все. По-ле-те-ли мы, кошка. Верха-низа-земли под ногами кто вокруг не-знаю-не-чую-не-помню-не-слышу. Одну ее. Ощущаю. Впитываю. Вдыхаю. Хочу. Хочу. Сил нет как. И чем больше шипит и дергается, извивается в моих лапищах, тем все хуже. Сказать же хотел чего… Извиниться… Но… все… нет…

Сгреб волосы пятерней. Какие же мягкие, пушистые, п*здец. Натянул, подставляя ее губы, выкрикивающие хер его знает что, под свой оголодавший рот. Впился, облизывая, стирая оттуда чужой любой след. Мое это.

Варька замычала, цапнула за губу, черканула ногтями по щеке. Больно, в башке аж потемнело, но от этого только хуже стало. Снесло меня окончательно. Я оттеснил ее, зажав между собой и подоконником, натянул волосы сильнее, выгибая дугой, открывая ее шею. Чуть не вгрызся в ее кожу, целуя, вылизывая, прикусывая, пачкая, помечая примитивно своей же пущенной ею кровью. Она еще боролась. Совсем чуть. Недолго. Но отчаянно. Царапалась, толкала, лягнуть меня неловко пыталась, рвалась, но я усадил ее на подоконник, ввинчиваясь между ее ног, вынуждая держать их широко раздвинутыми для меня. Сука-сука-сука-ка-а-а-айф, какая же она там горячая! И все это время она шипела и рычала, но не кричала. Не звала на помощь. Твердила мне без конца гневным шепотом «нет-нет-нет-отвали-скот-урод-ненавижу», но НЕ кричала. И я рванул ворот ее платья, добираясь до груди сначала через кружево, обдалбываясь ее ароматом окончательно. Присосался к соску. Варька охнула, дернулась, но совсем уже по-другому.

Я почуял, как хищник чует, когда добыча уже его, уже готова сдаться. Торкнуло. Все. Обратной дороги нет. Мне. Отпустил волосы, ловя ее губы своими и втягивая нас в поцелуй. И да, бл*дь, да, она опять отвечала мне, как тогда на полу. Зло, неистово, жадно, с ходу начав бороться за право вести в этом безумии, но полноценно. Не как подчинившаяся силе жертва, а как взбеленившийся агрессор, как и я. Съездила мне по уху забинтованной рукой, силясь вцепиться в кожу, как и второй рукой.

– Прости! – рыкнул я, зашипев от того, как она полоснула ногтями здоровой руки по шее, явно мстя за дискомфорт.

Заслужил, кошка, и даже от этого кайфую.

– Провались ты в ад! – так же с грозной вибрацией прозвучало мне в ответ, и снова наши рты сошлись, убивая на хрен все разумное. Оставляя только жадность и жажду. Не утолить такое – смертельно. Не живут люди после такого. И в этот раз я не позволю. Не позволю лишить обоих…

Сунул обе лапы под юбку, безжалостно, схватившись за резинку, прям в клочья разодрал ее трусы, освобождая себе дорогу.

– Скотина… – прошипела Варька. – Хоть знаешь, сколько стоят…

Вот так шипи, да, это, бл*дь, до смерти готов слушать.

– Пох*й. Сотню куплю и стану рвать, когда хочу.

Бесцеремонно сдвинул на самый край, потрогал лишь раз мягкие скользкие складочки, убеждаясь, что промокла, аж течет, и без предупреждения вогнал два пальца.

Варька задохнулась, разорвав поцелуй и ударившись затылком о стекло позади себя, а я зажмурился до искр, заскрипел зубами, чтобы не взвыть. Мне в нее надо! Надо ох*еть как. Не пальцами. Сейчас же. Потому что я кончу, кончу, просто глядя на нее такую, ощущая, какая она тугая, отзывчивая на моих пальцах, как в башку прицельно шарашит ее запахом.

Варька еще не опомнилась, а я уже рванул ремень и молнию, выпуская гудящий, как хренов джедайский меч, член наружу. И сразу, без реверансов и прелюдий вдавил головкой в ее скользкий ох*ительный жар. Ревел зверем на бесконечном выдохе, входя в нее по самые яйца.

Под конец Варька взвилась, тоненько взвизгнув, и укусила меня за плечо.

– Потише, бешеная скотина!

Но я не мог… я ничем не управлял. Знаю, что это позор для мужика. Быть вот таким животным. Обезумевшей хищной тварью, одержимой тупо жаждой спариться. Но только… по-о-о-охе-е-ер…. Даже знай сейчас, что моя Варька – самка, сука, богомола и откусит мою тупую башку, как только кончим, я бы и тогда не остановился. Жизнь и башка взамен на раз ей вдуть… да, считай, задаром!

Глава 13

Я себя потеряла. Снова. Вот только полыхала, задыхалась от жгущих ненависти и ярости, и вот они уже стали ничуть не меньшей по интенсивности похотью. Да-да, грязной, животной похотью, потому что чувственным желанием такое не назвать. Люди, желающие друг друга, не кусаются и не царапаются, словно обезумевшие звери. Не хватают до боли, до синяков. Это я еще успела осознать, хоть и не в силах была уже все остановить. Остановить себя. Но остатки моего агонизирующего разума, сообщающего мне о внезапной собственной низости, вышибло вторжением Зимы.

Ничего подобного прежде я не переживала. И в первый момент почудилось, что не выдержу. Никогда, даже в мой первый раз, присутствие в моем теле мужчины не ощущалось так запредельно интенсивно. Настолько, что я почти начала вырываться, стремясь хоть чуть-чуть унять эту распирающую боль внутри, но уже секунду спустя, как только он сам сдал назад, отступая, инстинктивно вцепилась в него, обвивая еще и ногами, потому что потерять эту болезненную наполненность показалось страшнее, чем терпеть ее. А потом «терпеть» почти мгновенно превратилось в «еще, немедленно». И вот тут я больше уже ничего не понимала и не пыталась, став просто обнаженными чувствами. От каждого свирепого, казалось, еще более глубокого, чем предыдущий, толчка Зимы меня швыряло в пространстве чистого огня. Как бы я ни цеплялась в него ногтями, ни впивалась зубами, ни обвивала до судорог в мышцах ногами, это ни капли не помогало. Я барахталась в диком урагане, испытывая небывалое, и валилась-валилась или взлетала. До тех пор, пока воздуха совсем не стало, тело завибрировало, затрясло, выгнуло, в голове полыхнуло под его гортанное «да-да, давай, кошка моя… не могу больше».