Замок пепельной розы

И, конечно же, я ускоряюсь тоже…

…Чтобы с разбегу врезаться в человека, выходящего из-за очередного угла.

Чуть не роняю свечу, капли воска падают ему на запястье. Герцог Морриган морщится, но не выпускает моих плеч из твёрдого хвата.

У меня в груди испуг и совершенно неправильная радость от этой встречи сплетаются в жгучий комок эмоций. А Дорнан Морриган… по его лицу, как всегда, вообще невозможно прочитать, что он думает и чувствует сейчас.

Но мои плечи отпускает не сразу. Отпускает резко, будто осознав, что сейчас делает… и меня это очень обижает. Как будто прикосновение ко мне ему причиняет больше неудобств, чем раскалённый воск. По крайней мере, после него он руки не отдёргивал так поспешно.

— Элис! Что вы здесь делаете среди ночи?

Резкий, требовательный тон — как будто это я к нему домой вломилась, ей-богу!

— А вы почему без света ходите? Девушек пугаете… — ответила я вопросом на вопрос, чтобы скрыть смятение.

— Хорошо вижу в темноте. И вы единственная девушка, которая попалась мне на пути. Я вас напугал? — герцог поднимает тёмную бровь.

Я отступила на шаг, поправила свечу в подсвечнике. Кошка-нахалка испарилась, как не бывало, и назвать настоящую причину я не могла. И надо бы просто найти остроумный ответ — отшутиться, а потом быстренько ретироваться в свою комнату… Но я ничего не ответила. И ноги будто приросли к полу.

А герцог… тоже никуда не уходил. Вот просто стоял — и смотрел. И огоньки свечного пламени плясали в его непроницаемом взгляде. Тёмно-серый сюртук позволял Морригану почти сливаться с темнотой. Молчание обнимало нас мягкими крыльями, разрасталось, и чем дальше, тем больше превращалось во что-то странное, и тем сложнее было его разорвать.

Мои мысли метались, как заяц по поляне.

О чём он думает? Почему так смотрит? Если бы Морриган был по-настоящему джентльменом, он бы меня так не рассматривал. Но и я веду себя неподобающе леди, находясь в таком виде среди ночи на гостевой половине.

Я нервно стянула ворот халата плотнее, пряча белоснежное кружево ночной рубашки.

И честно говоря… меня вообще никогда так не рассматривали. Что он видит? Я ему нравлюсь? Не нравлюсь? Если не нравлюсь, почему не уходит? Если нравлюсь, почему так странно себя ведёт? Я уже видела яркий образчик поведения влюблённого мужчины на примере собственного брата. И каменная холодность герцога меньше всего была на это похожа.

А впрочем… что я знаю о влюблённых мужчинах? До сих пор мне попадались только влюблённые в деньги и связи моего отца.

Я машинально погладила лепестки кремовых роз в высокой напольной вазе, чтобы заполнить паузу и собраться с мыслями.

— Ну… я пойду? — спросила тихо.

— Я вас не держу.

Ага. Но и не уходите тоже.

Мне становится жарко. И я не знаю, откуда взять силы, чтобы оторвать себя от пола и наконец-то уйти. Мучительно хочется продлить этот странный разговор, который всё не складывается, будто в механизме отсутствуют какие-то нужные детали, и мы с Морриганом никак не можем «совпасть». Я совершенно точно не понимаю чего-то важного.

Герцог беззвучно вздыхает. Я вижу, как поднимается и опускается широкая грудь под серой тканью. И в его взгляде… появляется что-то вроде сожаления.

— Спокойной ночи, Элис. Добрых вам снов.

Он просто отворачивается и уходит, растворяется в ночной тени. Наше мгновение завершилось, так и не начавшись.

И тут я вспоминаю. Волшебное слово. Выкрикиваю его в темноту.

— Тедервин!

Сердце бьётся гулко и часто. Сейчас он или посмотрит на меня, как на умалишённую… или узнает слово, которое произнесла пепельная кошка. Ведь неужели же совпадение, что она явилась именно сегодня — когда в мою жизнь ворвался как вихрь этот странный человек?

Быстрые шаги герцога. Его лицо снова выступило из темноты. Черты лица обозначились резче, взгляд пристальный, тяжёлый… испытующий.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что это? Что такое «Тедервин»? Или кто?

Жёсткость во взгляде Морригана тает, он чуть приподнимает подбородок и смотрит на меня свысока:

— И где же вы услышали это слово, Элис, что даже не знаете его значения?

Я пытаюсь, но… О кошке и ему сказать не выходит. Но хотя бы слово получилось вымолвить — вот странно! Ни Бертильде, ни маме и этого не могла. Вывод напрашивается сам собой. Знает! Он совершенно точно знает, что такое Тедервин.

Так и не дождавшись моего ответа, Дорнан продолжает:

— Что ж… полагаю, в доме главы Тайного сыска странно даже задавать вопросы о том, откуда взялась та или иная информация.

— Так вы мне скажете? — воодушевляюсь я.

— Раз уж вы узнали это, остальное выясните и сами, без моего участия. Так что позвольте откланяться. Терпеть не могу, когда суют нос в мои дела. — И он снова самым возмутительным образом отворачивается, оставляя меня одну со всеми моими страхами и вопросами… оставляя меня одну. Но на излёте движения вдруг замирает на мгновение и бросает взгляд через плечо. Тёмный, прижигающий. — Здесь холодно. Возвращайтесь скорее в постель, Элис.

«Дорогой дневник. Сегодня со мной случилось кое-что странное.

Кажется, теперь я знаю, что такое бабочки в животе».

На следующее утро я не выдерживаю — и как преступник на место преступления возвращаюсь в тот самый коридор. Хочется поймать отголоски эмоций, которые не давали мне спать всю ночь.

Ещё на подходе слышу ругань. Две служанки выясняют, кто виноват в каком-то недогляде, и кому прибираться.

Когда подхожу ближе, вижу, что кремовые розы в напольной вазе обратились в чёрный пепел и осыпались на ковёр.

Споры прекратила подошедшая Тилль. Как старшая служанка, она пригрозила девушкам наказанием, если продолжат при хозяйке вести себя неподобающе. Отправила за вениками, и они поскорее скрылись с глаз. Сама Тилль, конечно же, правилами этикета при хозяевах себя не сильно утруждала. У неё была совсем другая работа, а эта — только для прикрытия. Поэтому она могла и позволяла себе вольности.

Бертильда придвинулась ближе и шепнула заговорщически:

— Ну наконец-то эти балаболки ушли! Мне вам кое-что сказать надо, с глазу на глаз. Уж простите, юная госпожа… но я не удержалась. Вы так мило краснели вчера, что я поняла — дело серьёзно. Решила сама разузнать о вашем кавалере. До того, как он ранит ваше нежное сердечко.

— Тилль! Только не говори, что ты… — начала я угрожающим тоном.

В её голубых глазах появился странный блеск, полные губы сложились в улыбку.

— О да! Я к нему ходила. Предлагала потереть спинку. Герцог как раз принимал ванну.

Я отшатнулась.

Зачем я только связалась с этой Бертильдой! Какая же я идиотка. Не надо было вообще придумывать все эти проверки. Своими мозгами бы разбиралась. Никогда в жизни больше не доверю ей никаких секретов.

Тилль поймала меня за руку. Ещё больше понизила голос, заглядывая в глаза:

— Да постойте же! Неужели не хотите узнать, чем закончилась проверка?

— Мне всё равно… — процедила я, пытаясь вырвать руку из её цепких пальцев. Но Тилль даже не обращала внимания на мой протест, и продолжала, мурлыкая как кошка:

— Вы можете на меня сердиться, но кто бы на моём месте удержался… К тому же вы сами сказали, он вам не жених и даже не ухаживает! И я вам скажу… О-о-о, какой мужчина! — мечтательно протянула она.

Я прекратила вырываться. В голове вдруг стало как-то пусто, зато тело сковала странная жаркая тяжесть. Тилль стрельнула в меня глазами, держа драматическую паузу. Точно — отец же её подобрал на службу из какого-то захолустного театра…

— Не мужчина, а кремень! Невозмутимо вышел из воды, велел подать ему полотенце… и убираться. Мол, он сюда не развлекаться приехал. Но я вам скажу, Элис…

У меня в груди закончилось дыхание. С болезненным напряжением каждого нерва я ждала продолжения.

— Уж поверьте моему умению разбираться в людях — счастлива будет та женщина, которую Дорнан Морриган полюбит по-настоящему. Этот кремень способен высечь такие искры, что… ой, госпожа, мне пора за работу!