Страница 6 из 11
– Как же, что за секрет?
– Ну, как сесть, упереться правильно я тебя, как пообуркаюсь, научу, но главный-то секрет – психическая атака.
– Что за психическая атака? – хохотнул Иван.
– Ой, вот эсэсовцы-то, «Черная голова», на- ступали… Под патефон, музыка, марш такой играет, и они идут, ровно, как по линейке, как бы на шахматной доске. Мы – «Ого-о-онь!» по ним. У них кое-где кто поупадает, а они все равно идут.
– Марш, что ли, надо?
– Ну, так уж сразу и марш. Ты глазами воюй. Вот сели вы за стол-то. А ты не робей, даже если он тебя в три раза здоровее.
– Ну, в три раза! – опять посмеялся двухметровый богатырь Иван.
– А чего ты смеешься, я знаешь какого японца видал! Как война кончилась, нас на Дальний Восток, с япошками воевать. Там наши захватили самурая. Вот такая огроменная махина, под два метра ростом, и здоровый! Не гляди, что японец. У него ручища во какая была, – азартно, как заправский рыбак, развел руки дед. – Пальцы, во, как у меня три. А кожа вот здесь (дед потыкал себя пальцем по ребру ладони) как на пятке жесткая, деревяшка и только.
– И чего, ты и его на руках переборол?
– Нет, что ты! К нему заходить было строго- настрого запрещено, и разговаривать тоже. Дак вот, у него в сапоге брусок деревянный лежал. Он его достанет, уставится куда-то в точку… Глаза-то и так узкие, а тут в ниточку вовсе, и косят. И стучит все, стучит по бруску. Я у него все-таки спросил: зачем ты все стучишь-то?
– Как это ты, дед, спросил? Он же японец.
– Японец, а я-то на курсы толмачей ходил.
– И по-японски знаешь?
– Раньше-то много знал, а сейчас забыл. Нас грамоте-то не учили, только балакать по-ихнему, понимать, что они говорят. У нас народ все разный был, в конце войны мужиков-то мало осталось, набрали всех подряд: и узбеки, и осетины, и грузины, татар много было, все по-русски еле-еле понимали. Вот мне и пришлось как командиру, хоть и школу еле кончил по грамотности. И ведь дружно все жили, одной семьей, молодых-то берегли, а не то чтобы какая дедовщина. А ведь тогда в армии-то семь лет служили, и ничего, не жаловались. Только бы мир был… Навоевались досыта… Да-а…
– Так что он ответил?
– Кто?
– Ну, японец, самурай…
– А, японец-то… Да ничего, рявкнул только, как зверюга, да как треснет по бруску, и в щепки… Караульный прибежал… «Рапорт, – кричит –напишу!» Я ему: – «Пиши, пиши!». А утром уже самурая не было в клетке. Я тебе про что рассказывать-то принялся?
– Про психическую атаку, как на руках победить, главный секрет.
– А-а, да. Главный-то секрет и есть в глазах. Как сядете напротив друг дружки-то, ты на него и смотри. Нагло так гляди, но не нахально, а уверенно. И глаз не отводи. Жди, пока он отведет. Отведет, будет на руки смотреть, – считай, уже победил. Не отведет, ответит глазами. Значит, сурьезный соперник. Но ты и тут не робей. Рукой силу его испробуй. И рывок сразу. Рраз! Обычно проходит. Не прошло, на тягун настраивайся, и сиди, хоть камни с неба, гляди ему в глаза и показывай, что победил.
– Неужели помогает? – усомнился Иван.
– Еще как! – отозвалась с порога Алла.
– Испытай, испытай, попробуй сам, – советовал дед.
– Нет дома вашего приятеля, в санатории он уж девятнадцать дней, послезавтра приедет.
– Да, я ведь знал, что в санатории. Забыл напрочь. У него же депутатские льготы-то, не как у меня. Тоже ведь в санаторий-то съездил бы, так даже дочка не может пробить. Говорит, отказался от соцпакета, никуда нельзя, только за деньги. А деньги-то – бешеные тыщи!
– Пойду-ка я это дело перекурю, – заявил Иван. – Мы тут, видимо еще долго…
– Николай Николаевич… – начала было Алла.
– Дочка, да я ведь ожил уже. Не переживай ты, поезжай домой.
– Точно?
На вид дед действительно был уже не плох: порозовел, глаза заблестели.
– Да точно, точно.
– Ну, тогда мы, пожалуй, уедем. Давайте я вам телефон поближе положу. Мало ли чего, в «скорую» позвоните или дочери.
– Да ладно, ладно, спать я буду, зеваю уже.
– Поправляйтесь, Николай Николаевич! Алла с облегчением вышла на улицу. Хотелось скинуть с плеч тревогу и раздраженность от ответственности, которая неожиданно, по Экзюпери, навалилась на нее. Ведь приручила деда! Не щенка, не котенка, человека! Как бросишь его?
К вечеру на улице стало свежо. Май стоял холодный. Пахло весной, городом и мокрой землей. С разбитой у подъезда клумбы понимающе кивали желтые нарциссы. Алла любила такие весенние вечера. Они дарили ей какую-то необъяснимую тихую радость, а порой наполняли сердце уверенностью, что скоро придет счастье. Каким оно будет, Алла не знала, но ожидание чего-то хорошего по весне будоражило и хотелось петь. Но сегодня песня радостных грез почему-то не спешила ее посетить. Беспокойство не проходило.
– Добрый вечер! Какая чудная сегодня погода! – обратился к ней интеллигентного вида пожилой джентльмен в светлом кашемировом пальто и клетчатом кашне.
– Добрый! – отозвалась Алла, разглядывая незнакомца. – Мы знакомы?
– Нет! Я часто здесь прогуливаюсь, и никогда вас не видел. Просто захотелось заговорить с такой красивой девушкой!
– Вы живете в этом доме? – спросила Алла. Она сразу поняла, что человеку заняться нечем… И может быть, он знакомый ее нового подопечного старика…
– Нет, но здесь неподалеку. А в чем дело?
– Видите ли, я очень беспокоюсь за одного человека. Если бы … – Алла замялась.
– Продолжайте-продолжайте. Я совершенно свободен, откровенно скучаю и был бы рад услужить прекрасной леди.
– Вы случайно не знаете Николая Николаевича Щукина?
– Который живет на первом этаже?
– Да, у него недавно была «скорая». Сейчас ему лучше, но оставлять его одного не хочется, а я оставаться дольше не могу. А больше некому…
– Вы родственница?
– Нет, просто знакомая.
– Завидую Николаю Николаевичу. И очень ему благодарен. Теперь и у меня будет такая замечательная знакомая. Лаврентий Андреевич. – Он галантно протянул Алле руку, и ей ничего не оставалось, как протянуть в ответ свою.
– Алла.
– Аллочка, я могу вас так называть? Не беспокойтесь, я обязательно сейчас же навещу Николая Николаевича.
– Правда? – обрадовалась Алла.
– Ну, конечно, – заверил ее новый знакомый.
– Спасибо вам огромное! Вас проводить?
– Не стоит. У него какая квартира?
– Семьдесят вторая.
Вот теперь песня свободы и радости зазвучала внутри Аллы в полный голос. А в кармане зеленого, тонкой кожи, пальто запел телефон.
– Извините!
– Алло, Отто, добрый вечер! Да я помню, конечно. Думаю, в восемь мы увидимся. Я вам перезвоню по этому номеру и скажу где, хорошо?
– Не буду вас задерживать. Очень рад знакомству. – Лаврентий Андреевич поклонился и поцеловал Алле перчатку.
Иван подъехал почти вплотную. Алла по- прощалась и села в машину.
– Представляешь, сейчас познакомилась с человеком. Он согласился за нашим дедом при- смотреть.
– Дед уже наш?
– Ну, столько времени на него сегодня потратили.
– Алла Робертовна, что-то вы раньше благотворительностью не занимались. Я даже помню, как монашек вывели с охраной.
– Это были не монахини, а шарлатанки. И ладно бы просто денег просили, но они еще наезжать стали, что я и весь мой офис гореть будут в геенне огненной. А в доме напротив за несколько дней до этого пожар был… Это другое дело. А деда жалко, несчастный такой!
– Куда сейчас?
– Домой, Ваня, хватит с меня на сегодня… Зазвонил телефон.
– Да, Отто, я уже освободилась. Хорошо, давайте в «Премьере». Я уже еду.
– Иван, чуть не забыла про немца. Давай-ка в
«Премьеру» и там меня оставишь.
– Лады.
Алла посмотрелась в зеркальце. Венецианского стекла, в ажурной серебряной рамочке со стеклянными стразиками. Надо бы соответствовать отражением, но денек выдался не из легких, и, пожалуй, нужна тяжелая артиллерия. Влажные салфетки, специальный тональный крем, легкий персиковый румянец… Все, красавица…