Страница 58 из 83
Епископ смотрел на них, свертывая бумагу. Его речь была обычной формальностью. В Суде священной инквизиции после такой процедуры никто, как правило, не выражал несогласия.
Отец Валенте медленно поднялся. Епископы с недоумением смотрели, как он вынимает из кармана рясы сложенный лист бумаги. Приложив руку ко рту и откашлявшись, отец Валенте печально проговорил:
– Прежде чем покорно принять решение Собора епископов, я просил бы дозволения прочесть послание отца Вивело, брата нашего ордена, присланное из Макао неделю назад.
Сидевший на председательском месте епископ принял сложенный лист бумаги и, разгладив его, стал читать про себя. Отец Валенте снова опустился на стул и, склонив голову, закрыл глаза.
Епископ передал письмо сидевшему рядом с ним. Они тихо посовещались.
– Прошу вашего согласия прочесть это письмо вслух. – Епископ обвел взглядом присутствующих. – Я думаю, оно достойно того.
Он снова поднялся и, с трудом переводя дыхание, запинаясь на каждом слове, стал медленно читать:
– «Сообщаю о переменах в обстановке, сложившейся в Японии. Наши враги англичане клевещут на нашу страну. Король Японии, вняв их злобным речам, готовится к разрыву торговых отношений с Лусоном и Макао; он открыто объявил об установлении торговых отношений с Англией, разрешив им основать торговые фактории на юго-западе Японии, в Хирадо. Далее, правитель Тохоку – Северо-Восточной Японии, – сравнительно благосклонно относившийся к распространению веры в своих владениях, – тот самый могущественный князь, который направил своих посланцев в Новую Испанию, начал преследование христиан. Согласно полученным нами донесениям, там уже есть мученики веры, хотя их еще немного. По слухам, этот князь делает все для того, чтобы пресечь слухи, будто он намерен выступить против короля Японии».
Веласко услыхал смех. Это был тот же самый захлебывающийся женский смех, который он услыхал несколько дней назад на мокрой после дождя крутой улице. Смех взмыл в небо, по которому плыли серые облака. Тот же смех он услыхал сейчас.
Песня вдруг оборвалась.
В дверях появился Веласко – он был жалок. Взгляды японцев устремились на него.
– Господин Веласко! – радостно вскочил со стула Ниси. – Мы ждем от вас хороших вестей.
Веласко, по обыкновению, улыбался. Но на этот раз улыбка была грустная и потерянная.
– Уважаемые посланники, – промолвил он еле слышно, – возникло… обстоятельство, о котором я должен вам рассказать.
Самурай пристально посмотрел на него. Чтобы отогнать охватившее его дурное предчувствие, он повернулся к слугам, в почтительной позе сидевшим на полу. Все взгляды были прикованы к Веласко – они почувствовали, что произошло нечто непредвиденное.
– Что случилось, господин Веласко? – спросил Самурай дрожащим голосом.
Сделав знак Ниси, чтобы тот держал себя в руках, он пошел за Веласко, направившимся к двери. Танака двинулся за ними. Втроем они молча проследовали по коридору, слабо освещенному зимним послеполуденным солнцем, и вошли в комнату Веласко. Дверь плотно прикрылась – казалось, она уже никогда не откроется. Из комнаты слуг уже не доносилось ни смеха, ни песен.
В ту ночь в монастыре рано погасли свечи, жилые покои, где поселили японцев, были погружены во тьму; там царила мертвая тишина. В одиннадцать часов по холодным камням мостовой тяжело протопали шаги ночного сторожа в накидке с капюшоном, с жестяным фонарем в руке и огромной связкой ключей у пояса. Дойдя до угла улицы, он, будто что-то вспомнив, прокричал, обращаясь к спящим домам: «Han dado las once y sereno» [39 ].
39
Пробило одиннадцать. Все спокойно (исп.).